Абрам Мапу - Сионская любовь

Нежная девица приблизилась ко льву, схватила его за гриву крепкой рукой и подвела к помосту. Дикий зверь покорно следовал за ней. Она, не дрогнув, вонзила ему в шею острый нож, нацедила крови в черепок, вымазала ею Амнона и сказала: «Вот, наш союз скреплен, а твой с Тамар — разрушен. Кровь мной убитого льва сильнее крови льва тобой убитого.»

Женщины зарезали двух диких кабанов. Лучшие куски мяса и вино вознесли на помост и принесли в жертву божествам. Остатки туш швырнули в котел. Юная красавица закричала пронзительным голосом: «Слышите ли вы, черти и дьяволы, страшилища земные и небесные? Вы — свидетели нашего с Амноном союза!» Затем оглушительно свистнула во второй раз, и в мгновение ока исчезла нечистая сила, и скрылась из виду живность поганая.

Готово варево. И стали женщины и Амнон есть мясо и пить вино, что божествам подносили. Остатки вина налили в кувшин и добавили змеиного яду. Затем меня пригласили к пиршеству, да я отговорился. Младшая ведьма пригрозила мне: «Все, что видел и слышал — страшная тайна, и головой заплатишь за длинный язык!» Не ведая стыда, на моих глазах Амнон предался гнусному распутству с матерью и дочерью, и я не вынес дикого зрелища, и силы покинули меня, и я упал в беспамятстве.

Очнулся я в комнате Амнона, а как вернулся туда — не помню. Вижу, Амнон вручает Пуре кувшин с вином и письмо. «Ты видел мою силу, теперь узнаешь мою хитрость, только рот держи на замке!» — хвастливо сказал мне Амнон и вышел. «Рот держит на замке способный на большие дела, а хвастун — мелок», — подумал я о нем и, выскользнув из комнаты, стремглав бросился к тебе, Тамар. И, слава Господу, кувшин запечатан, и ты жива!

С первобытным ужасом слушала Тамар изобретательную повесть Зимри. Радетель ее торжественно умолк, но долго еще бедняжка немым застывшим взглядом смотрела в никуда. Наконец, ожили уста.

— Дай руку, Маха. Голова кружится, Небо и горы валятся сверху, земля снизу ускользает из-под ног.

— Истину ли слышали наши уши? Не иначе, вино или сон помогли выдумать небылицу. Испытаем сочинителя! — сказала Маха и принесла голубку — любимицу Тамар, подарок Теймана. Маха раскрыла ей клюв и влила вина из кувшина. Мгновение, и пташка захрипела не по-птичьи, забилась, вырвалась из рук и упала замертво. Маха в ужасе обхватила руками голову, Тамар побледнела, как мел.

— Смерть в кувшине этом! Что скажешь, госпожа? — спросила Маха.

— Что сказать? Обступите меня тесней, холмы высокие, скройте от мира мой позор! Погубитель избрал день сегодняшний моим последним днем.

Зимри, потрясенный успехом дела, принялся рвать волосы на голове.

— Зачем я вчера не умер? За что наказан быть вестником и свидетелем юной жизни крушения? Крепись, Тамар! Сильный дух горю душевному и желчи змеиной противотрава лучшая — вдохновенно воскликнул Зимри.

Долго молчит Тамар. Вздыхает, и, как стон ее вздох. Зимри встревожился.

— Сама просила, госпожа, говорить, не таясь, — оправдывается Зимри.

— Ты был свидетелем ада и вышел цел, а я лишь эхо слышала. Мне ли сетовать?

— Ведь мужчина я! Да и кто мне Амнон? Ни кум ни сват, чужой! Забудь его и ты. И обещай, госпожа, тайну хранить, ибо боюсь я Амнона.

— Ты трус, а не мужчина! Ступай!

Тамар удалилась к себе. Вошел Иядидья.

— Дочь, ты стала тенью. Печалью не делишься с отцом. Или не помощник я тебе?

Тамар бросилась к отцу на шею и зарыдала.

— Прости, отец, несчастную дочь свою! Кабы не таилась я от вас с матерью, не пришла бы в дом беда. Слишком поздно глупое девичье сердце уразумело личину Амнона. Он мерзости предался и мне стал мерзок. Молю, отец, пощади старика Хананеля, пусть не узнает этот срам. Я привела домой бедствие, мне и изгонять его!

— Скрытность всему виной, дочь. Милей свои глаза в чужой душе, чем чужие в своей. Напиши негодяю письмо и от дома отвадь. Я давно раскусил молодчика, но молчал, ждал твоего прозрения. Этим виноват.

— Не чужим, а любимым безмерные преступления совершены, а посему безмерно мое горе. С ним наедине оставь меня, отец!

Иядидья покинул Тамар, а та в глубокой печали. Хочется плакать, но нет более слез.

Появился Хананель.

— Случилось ли что, бедняжка? — спросил старик.

Тут вернулись слезы. Поплакав, Тамар отвечает.

— Внезапный тяжкий недуг меня поразил. Иссушил сердце, в скукоженную сливу его обратил, и не стало в нем места для Амнона. И это накануне дня, ему предназначенного! В одиночестве хочу горевать. Ты поймешь и не взропщещь, мудрый старик.

— Надейся на Господа, и он поможет, — в испуге произнес Хананель и поспешил к Иядидье и Тирце, сказать, чтоб без промедления посылали за лекарем, за целебными снадобьями и бальзамом.

Тамар одна. Большая обида обращается в великий гнев. Уселась за стол, принялась писать Амнону разящий ответ.

Появляется Тирца.

— Дочь любимая, излей мне душу!

— Чуть потерпи, матушка, лишь сочиню письмо. Потребую от нечестивца навсегда покинуть дом наш и страну.

— И любовь былая, и нынешняя ненавись — твоего сумасбродства порождения. Не забывай, что Амнон спас жизнь тебе и деду!

— За сто лет праведности не искупит Амнон зла свершенного. Закосневшего в пороке не исправишь, как не обуздаешь ветер. Горько проклинать боготворимого.

В комнату входит Уц.

— Госпожа, соблаговоли ускорить ответ. Возлюбленный твой терзаем неизвестностью.

— Передай Амнону, пусть поторопится Сион покинуть. Ворота засовами стучат от нетерпенья поскорей захлопнуться за спиной злодея. Речи его — мед, а дела темны, — ответила Тамар.

— Передай Амнону, что Бог ему укажет путь и воздаст по справедливости. Нет мнений правых и неправых до конца, — добавила Тирца.

— Вот письмо для того, кто свое и мое сердце разбил, — сказала Тамар Уцу.

Понурившись, Уц направил стопы к матери и сестре Амнона и поведал о его беде.

— О, добрый Бог! Ты прежде хранил меня, чтоб не увидала дна чаши горестей моих. Должно быть, настал день! — со слезами воскликнула Наама, — беги, Уц, к Амнону, скажи, пусть отправляется в путь, найдет нас в Бейт Лехеме. Там и Ситри будет ждать.

Не сбылось это. Люди Иядидьи подстерегли женщин в пути и пленили их, чтоб привести к вельможе, а потом выдать на суд старейшин.

Солнце клонится к западу. Последние лучи скользят вдоль громады Масличной горы. Нет больше духу у Амнона ждать Пуру или Уца с известием от Тамар. С тяжелым сердцем он отправился в город. Вот река Кидрон. Ручей с шумом впадает в нее. Горным хрусталем сверкает беспорочная чистота его, и твердь небесная — цвет его. Мутны воды Кидрона, и быстрая прозрачная струя теряется в широком сером потоке реки.