Абрам Мапу - Сионская любовь

— Убийца! Хватайте его! — возопили старейшины.

Азрикам, осатанев от вида крови, уж замахнулся мечом на Нааму и Пнину. Проворный Тейман перехватил преступную руку. Подоспели стражники, отняли меч, усмирили безумца. Влетела в зал Тамар, ужас в глазах. Умирающий Зимри прошептал: «Каюсь! Амнон — святой, я и Азрикам — злодеи!»

Тамар содрогнулась. Ситри и Авишай ошеломленно уставились друг на друга. С улицы послышались крики и стоны — доставили обгоревших на пожарище.

Отворились двери, и вошли сыновья Ахана.

— Брат наш Наваль — убийца и злодей! Нас и отца нашего Ахана, и Хэфера и Букью заманил в амбар, запер дверь снаружи и зажег огонь. А мать нашу Хэлу зарубил мечом.

— Кто такой Наваль? — вскричали все разом.

— Он перед вами, наш брат родной. Знают его, как Азрикама, сына Иорама, — ответили сыновья Ахана.

— Желаем взглянуть на пострадавших в огне, — заявили старейшины.

— Отец и Хэфер и Букья еще не умерли. Живые головешки. Мы вытащили их из пламени. Сами, сильные и молодые, спаслись, — сказали сыновья Ахана.

Стражники внесли недвижимых. Хэла мертва. Ахан, Хэфер и Букья черны, громкими стонами с жизнью прощаются.

— О-о-о, тяжко преступление мое, — выдавливает слова Ахан, — восемнадцать лет тому назад судья Матан подстрекнул меня поджечь дом ненавистной ему Хагит. О-о-о, сгинула она, а сына моего Наваля я представил Азрикамом, что погиб вместе с Хагит, матерью своей. О-о-о, это не все. В поджеге обвинил Нааму, благонравную жену Иорама.

— О-о-о, наши преступления не легче, — простонали Хэфер и Букья. — По наущению Матана тайно переправили ему сокровища Иорама, ложным свидетельством очернили имя Наамы. Когда лишился разума судья, сожгли его дом.

— О-о-о, благородная Наама с дочерью живут в бедной хижине, верните оклеветанным их владения, — добавил Ахан.

— Я опорочил Амнона и двух женщин, которых до сего дня не знал, — присоединил свое признание Зимри.

— Начавших лгать не остановишь: одну ложь десятью подтвердить нужно, — заметил Ситри, подводя итог потоку саморазоблачений.

Невозможно описать изумление Иядидьи и Тирцы, Теймана и Тамар.

— Не ведьму, а достойную девицу, писаную красавицу и дочь воеводы Иорама полюбил Амнон. Он чист! — воскликнула то ли счастливая, то ли несчастная Тамар. — Ах, а мне-то как жить с этим?

Тирца подошла к Нааме, осторожно сняла с нее платок, и женщины обнялись, и слезы на щеках, и нет слов. И Иядидья безгласен.

— А где же избавитель и наследник мой? — прервал молчание Хананель.

— О, Наама, достойная супруга Иорама, лучшего товарища моего, — торжественно заговорил Иядидья, — Господу потребовались огонь и меч, чтобы хулителей твоих покарать и истину восстановить. А мне позор положен, ибо я поверил лжи, на тебя возведенной.

— Выслушай меня, отец! — воскликнул Тейман, падая на колени.

— Говори, сын.

— Эту девушку я люблю больше жизни, и она меня любит, — сказал Тейман и указал на Пнину. — Она не открыла мне ни тайну свою, ни имя, боясь гонителей. Ее сердце терзали злые слова оговора, и я, поверив, терзался. Ее душа — моя душа, и без нее мне не жить!

— Не торопи любовь, юноша, чтоб не соседствовала с враждой, которую прежде истребим в наших сердцах, — заметила Наама. — Скажи, нежная Тамар, отчего со рвением примкнула к тем, кто нас с дочерью колдуньями ославил?

— Я люблю Амнона, и как узнала, что он очарован твоей дочерью, не могла с безумной ревностью совладать. Да ведь мы обе, я и Пнина, можем быть женами Амнону! — в отчаянии воскликнула Тамар.

— Кто отчаивается, тот не утратил надежду. Разве дочь Иорама, воеводы в Иудее, станет женой пастуха? — обращается Ситри к Тамар. — Теперь же скажу нечто, и услышите и поразитесь! Амнон и Пнина — близнецы, дети Иорама и Наамы. Воспитывал Амнона мой брат Авишай, а Пнина с матерью тихо жили на горе Кармель и кормились, подбирая колосья за жнецами. Безмолвна и терпелива настоящаяя мука. А жители тех мест звали девушку Розой за ее красоту.

— О, восторг! Вы мне, как мать и сестра! — вскричала Тамар и бросилась навстречу Нааме и Пнине. И силы покинули ее, и она упала без чувств.

Иядидья и Тирца изумились безмерно словам Ситри. Впрочем, храня самообладание, подхватили под руки дочь и уложили на постель.

Старейшины, не желая смущать хозяев, удалились.

Зимри готов покинуть мир. В глазах его — скорая смерть. Связанный по рукам и ногам, Азрикам с ненавистью смотрит на него.

— Это ты, Зимри, до золота алчный, добавил яду змеиного в вино и меня подбил на поджег! — выкрикнул Азрикам.

— Ах, Зимри, — вмешался Тейман, — ты свят и беспорочен! Отчего не возразишь словам негодяя? О, чистый сердцем, рьяно молившийся Господу и за всяким советом поднимавшийся в Храм! Зачем глаз злобный на меня остришь? Язык твой — жало гадюки и смердишь, словно трупом стал при жизни. Дорога тебе в преисподнюю, и путь близок!

— Теперь ясна причина нашей затаенности? — обратилась Наама к Тейману. — Ты видел тернии, что окружали розу, и мучали, и угрожали смертью. Средь утеснителей был Азрикам. Самозванец и сластолюбец, сулил в награду Пнине и без того законные ее владения, угрозами хотел к замужеству принудить.

— Я преступен перед Богом и людьми, я обесчестил себя! Молю, Тейман, заруби меня мечом, и в мире станет меньше мерзости! — вскричал в отчаянии Азрикам.

— Не оскверню оружие кровью гнусной ехидны! Под копытами быков и ослов встретишь смерть, добычей шакалов станет твой труп!

Вернулась Тирца из комнаты Тамар.

— Прикажи, Тейман, чтоб убрали с глаз наших и из дому удалили сих живых и умирающих — ни Богу ни людям не угодных, — сказала мать сыну.

Тейман распорядился. Наваля передал на суд братьям. Все женщины собрались в комнате Тамар, к которой, наконец, вернулись силы. Она со слезами обняла Нааму, затем Пнину, взмолилась о прощении.

— Кабы знала я вчера то, что знаю сегодня — любимый Амнон был бы с нами! Того не ведая, так много зла всем принесла! Простите!

Объятия и поцелуи стали знаком мира.

— Господь утер ваши слезы и величие и сан вернул. А мою муку кто постигнет? Я горевала о простом пастухе, а он оказался сыном воеводы в Иудее, и горе мое умножилось! Кого я изгнала, безумная! И вернется ли? — причитает Тамар.

— Мудрый Ситри, проста и велика была твоя правда, а я — глупец! — воскликнул Иядидья. — Не смертных и грешных, лишь Бога одного слушать надобно! Жаль, что не от тебя, от Зимри эту мудрость усвоил. Ни огонь, ни вода, ни дикие звери не сотворят того зла, на какое горазд корыстолюбивый супостат, в одежду праведника рядящийся. Слава Господу за суд правый и кару справедливую!

— Я крепко на Бога надеялся, и, вот, сбывается мой сон! — воскликнул Хананель. — Амнон вернется и рассеет нашу печаль. А сейчас, достойные Наама и Пнина, занимайте законные свои владения. Слишком долго играла вами злая судьба.