Абрам Мапу - Сионская любовь

Услыхав, Амнон побледнел. Сходные беды делают души сходными, родят сострадание. Горечь падения известна и Амнону.

— Как ты испуган! Все в руках Господа. Он возносит и низвергает. Видишь, я бодрость противопоставил бедам, умею радость находить, тебе подал пример! — воскликнул Иорам.

— Найдется ли муж, что, увидев, как смерть пожирает жизнь, а горе убивает счастье, не дрогнет сердцем? Свои невзгоды прибавляют чуткости к чужим бедствиям. Значит, ты тот самый Иорам, чье имя до сих пор на устах старейшин у ворот?

Бывший воевода стал расспрашивать юного друга о судьбе близких, и Амнон отвечал. Добавил и о бесславном конце судьи Матана. Иорам удивился тому, что голос юноши дрожал, когда тот рассаказывал об Иядидье.

Беседу прервал владелец виноградника: «Не для того поставил тебя надзирателем над рабами из Иудеи, чтоб ты их от работы отвращал!» — по-гречески крикнул Иораму хозяин сада. Отчитал вельможу и добавил: «Ты отвечаешь за этих людей, и с тебя спрошу!»

И разошлись Иорам и Амнон, каждый к своему занятию.

«Он бодр или бодрит себя? И то, и другое — от страха!» — подумал Амнон.

Утром следующего дня Амнон пораньше принялся за работу в винограднике. В теле лихорадка, и дух угнетен, и не поймет Амнон, что чему причина. Небо переменчиво, и свежий морской ветер гонит легкие облака от края его и до края. Амнон уселся на вершине холма, и ветру и солнцу доступен.

— О, светило небесное! — обратился Амнон к пробивающемуся сквозь высокие легкие облака солнцу, — весь мир Божий ты дозором обходишь за день. Ни доброе, ни злое на земле не укроется от лучей твоих. Помнишь ли, солнце, как, заключая союз с Тамар, призвал тебя в свидетели? А теперь будь нашим посредником. Должно быть, в эту минуту Тамар, как и я, говорит с тобой, взойдя на Масличную гору. Горячие лучи твои принесут мне слова ее «Цени надежду жизнью». И те же лучи зальют ярким светом мою безвинность и весть о ней пошлют любимой в ответ.

Расскажи Тамар о несчастии моем, о труде рабском, о бедах любви. Ответь, как стану учиться путям Господним вдали от родной земли и пророков ее? Ах, солнце, ты бесчувственно зришь муки родного Сиона. Гневный Бог карает за грехи милую родину, и рушится мир. В смертной схватке бьются огонь и вода, вода и земля, земля и небо, небо и преисподняя. В руки Санхерива вложил Господь карающий меч. Сыны Ашура и Эйлама рушат стены и башни Иерусалима. Копий густой лес и стрел черные тучи. Насмерть сраженными падают на землю защитники города. Кровью стариков и младенцев залиты мостовые и площади. Дубина гнева Господня без разбору бьет по темени святого и расшибает череп грешника. Ах, солнце, лучи твои обегают мир, но их свет и тепло не спасают его. Они безучастны к злу, равнодушны к добру, — говорил Амнон, по-прежнему обращаясь к дневному светилу.

Иорам стоял неподалеку и слышал горькие слова, но не выдавал себя. А Амнон все не уймется никак и продолжает пышную речь, хоть лихорадка и путает язык.

— Скажи мне, солнце, где матушка моя, где сестра? Что сталось с родными душами? Передай им, пусть поскорей поднимутся на Храмовую гору и прольют слезы над разрушенным жертвенником. Поторопись, светило, покуда невинная кровь не оросила землю.

Прибой морской грохочет воплями убиенных на Масличной горе. Словно великий стон над горой Перацим, где древний царь Давид разбил Филистимлян.

Тамар, голубка моя нежная! Миновала ли тебя злая участь, не в плену ли? Что с тобой, Тейман? Ты верен был мне до конца!

О, солнце, ты светишь всем и везде, ты видишь все горести мира. Бесстрастно ты, и легко тебе. Сжалься хоть раз! Протяни руки-лучи, унеси к родимой матушке, к сестре любимой. Вместе погибнем. Жизнь разлучила нас, смерть соединит! — воскликнул Амнон и рухнул на землю. Лихорадка взяла последние силы.

Иорам поспешил на помощь.

— Бедный юноша! Жар в теле смешал мысли, удесятерил страдания. Болезнь наступает легконогой ланью, отступает улиткой. Он так красив! Лежит на траве, как цветок, задетый небрежною ногой.

— Сжалься надо мною, господин, — с трудом проговорил больной.

— Ты мне, как сын! Выхожу тебя, вновь будешь полон сил!

Не ошибался Амнон, полагая, что Тамар в мыслях своих взывает к нему с Масличной горы и просит солнце быть посредником. Пуще него самого печалится девица, денно и нощно слезы льет, кается, тоскует.

Четырнадцатого дня весеннего месяца нисана, накануне праздника Пэсах, Ситри навестил Тамар в ее уединении, увидел привычные слезы и придумал, как утешить.

— Бедствие в Иудее, вопли и стоны рвутся в небеса, а тот, о ком плачешь, покоен и сыт на чужбине. Надо ли горевать? — обратился Ситри к Тамар.

— Скорблю о том, что не вернется Амнон! — воскликнула Тамар.

Появившийся Иядидья помог Ситри, добавив успокоительных слов.

— К чему тревожить духи умерших, дочь моя? Любовь к мертвецу, как и сам мертвец — в прахе место их. Гибнет Сион. Не Амнон к нам, но мы к нему придем, ведь он в могиле!

— О, что я слышу? — вскричал Ситри.

— Да, погиб Амнон от руки Ашура. Беженец из Гиват Шауля поведал мне, что видел, как везут пленников, все молодые и из благородных, а руки тетивой лука связаны. Один из юношей был мертв — рана от меча. Кудри черны, кожа чиста и бела. Я расспросил беженца, какие тот еще приметы видел. И верно: по всем знакам — Амнон это. Однако, так много жизней погубил Санхерив, а ты, дочь, плачешь об одном!

— Кто знает, — возразил Ситри — вдруг здесь ошибка, и то был не Амнон вовсе? Однако, коли погиб наш герой — напрасны слезы, не воскресить убитого. А если жив, тем паче нет причин для причитаний — ведь вернется! Живи надеждой Тамар, и не вспоминай об Амноне в тяжелую годину, — закончил Ситри, исчерпав известные ему приемы утешений.

— Нет! Ни на день, ни на минуту не расстанусь с мыслью о милом Амноне! Мне сон привиделся. Сны не напрасно нам даны, они несут прозренье. Вот послушайте.

Прошлой ночью тревожно было на сердце, не спалось. Наконец, забылась. Вижу, на площади стоит царь Хизкияу в окружении своих воинов. На поясе у царя тяжелый меч. Ратники преданно смотрят в глаза своему монарху, готовы внять его слову, не колеблясь, вступят в смертный бой. Хизкияу воздел очи к небу и обращается к Богу: «Услышь и узри меня, Господи! Вот, я, царь Иудеи, оставил трон, дабы возглавить ничтожное мое войско и встать на пути ашурского владыки, у которого конников, как звезд на небе, а кольчужников, как песчинок на берегу морском. Я покидаю мою страну. Я оставляю без защиты женщин и детей, стариков и больных, вдов и сирот. Молю тебя, Господи, укрой беспомощных своим крылом, оборони невинные создания. Пусть не погаснет светильник Давида, не порушай союз с народом Твоим!» Слезы выступили на глазах суровых слушателей. Хор голосов подхватил молитву царя. Воины просят пощады родным душам.