Абрам Мапу - Сионская любовь

«Веселым ручьем, по камням беззаботно скачущим, ликовало сердце мое, а нынче темен и мрачен мой дух, как волны Кидрона», — думает Амнон, — «Чуть-чуть успел испить из кубка блаженства, и уж горести торопятся наверстать свое. Пока пестовал в мыслях росток любви, злая судьба острила серп — нежный побег скосить!»

Думы сии увлажнили глаза Амнона. Он сам не заметил, как поднялся на Масличную гору. Слышит знакомый голос. Это Уц.

— Торопись, Амнон!

— Какую весть принес мне?

— Не медли, Амнон! В словах моих буря, а в руках смерть, — сказал Уц и протянул Амнону письмо Тамар и кувшин с вином. — Вот, что на словах передала Тамар: «Письмом этим на вечные времена расторгается наш союз. Вино возвращаю. Отведай из кувшина, и воздастся тебе!» Я вышел от нее, и меня догнала Маха и успела шепнуть: «Скажи Амнону, чтоб не прикладывался к сосуду, а завтра я сама приду и остерегу от беды, ибо ожесточилась Тамар и смерти его желает».

Амнон выхватил из рук Уца долгожданное послание и стал читать.

«Подбирающий за жнецом не пропустит колосок, виноградарь не оставит гроздь. Вот и я припомню без пропуска все мои слова любви — избранник, несравненный, возлюбленный — и все твои нежные речи — голубка, единственная, любимая. Припомню, чтобы навсегда забыть.

Ты пьянил сладкими песнями и готовил могилу. Кровавый жених! За что смертельную отраву припас твоей голубке? Нежные трели хищным клекотом обернулись. Слышишь ли ты меня, или глух, как змей, ушей лишенный? Волчица злобная волчонка не разлюбит! Зачем прекрасноокий избавитель угрюмо сматывает спасенной жизни нить? Мерзости тобой свершенные — позор всеобщий, и вслух нельзя промолвить: Господь услышит и покарает весь Сион!

На мгновенье стань прежним Амноном. Скажи, кому назначил смерть жуткую от яда? Кому? Единственной своей? Той, что предпочла тебя всем сокровищам земли, не променяла на владык ее? Твои слова: «Врагу не выдам — сам погублю!» Горе тебе! Образ дивный твой в моей душе я вдребезги разбила, и нет возврата!

Прочь беги, мой отравитель! Где прибежище тебе? К морю придешь — вспенится, в горы поднимешься — громом разразятся. Ни в пещере звериной, ни в гнездилище змеином не скроешь зло свое, ибо жестокостью превзошел ты обитателей убежищ этих. Остерегаю: беги! И слово это — последняя моя милость тебе. Родичи полны гневом и расправу готовят ужасную, а крови твоей видеть не хочу. Дорога твоя — в преисподнюю, судьба твоя — муки, стоны и плач!»

Амнон дочитал письмо. Сердце гулко стучит, и трудно дышать. Написанное языком гнева, читается с ужасом. Он уселся на землю, розодрал одежды.

— Господь смешал нам языки. Слушая, не понимаем, как глухие. Страшный день смятения. Ненависть — не воздаяние любви, и к любящему сердцу грех убийства не пристанет. Здесь дух злоумышления и клеветы. Бедняжка введена в обман коварный. Пойду к ней, и все разъяснится, вернется счастье, — сказал Амнон изумленному Уцу.

— Прекраснодушия довольно, Амнон! Жизнью не играй! Не шутит Маха — госпожа ее твоей желает смерти. Кувшин с отравленным вином не вразумляет? Уж лучше бы изменщица сама испила зелье!

— Молчи и не порочь святое имя!

— Упрямство слепо! Столь дорога она тебе, что смерть от ее руки красна? Лишишься жизни, как преступник, и правда с тобой умрет. Беги, спасая душу!

— Убегая, душу не спасаю, а гублю. Мрак горя в ней не осветить, пока она черна в глазах Тамар.

— Так следуй материнскому приказу и мчись в Бейт Лехем. Там мать с сестрой и Ситри с Авишаем будут ждать.

Амнон рассеян. Уца слышит, но не внемлет ему. Говорит, словно во сне.

— Отправляйся, Уц, к Тамар. Скажи возлюбленной, что я жду ее под оливковым деревом, тем самым, на котором вырезаны наши имена на память. Сердце переполнено любовью, так много нежных слов на языке!

— Блажен без дум живущий! Опомнись, Амнон!

— Птицы пропели и угомонились. Душа моя когда угомонится? К дереву нашему пойду, вдохну чудесный аромат листвы. О, наслажденье! Увижу Тамар, мой дух воскреснет!

Ах, что я, безумный, говорю? Сон бессилен, явь неодолима. Не свадебный венок, позора чаша мой удел. Кто в доме заживет, что для меня построен? Нет, я не жених кровавый! Я обвинен, а нет вины!

Как прекрасен ты, великий Иерусалим! Привет тебе, город Храма, привет и тебе, чистая голубка моя! Нет и не будет гнева в душе моей, только бы Бог на тебя не гневился! — закончил Амнон.

Столь вдохновился он высоким слогом своим, что не заметил, как появился Тейман верхом на коне.

— Бери коня, Амнон, и скачи без оглядки, не медля. Месть и меч над твоей головой, — выпалил Тейман, слез с коня, и ушел, и не обернулся.

Амнон очнулся от грез. Мгновение, и уж он в седле.

— Я скачу в Бейт Лехем, а ты, Уц, доставь туда мать и сестру побыстрей, ибо я там не задержусь, — сказал Амнон.

Исполнив последний долг дружбы, Тейман направился к Тамар и, как ожидал, застал ее в слезах. Но слов утешения нет у брата.

— Сестра, забудь сияющую красу Амнона, приготовься быть супругой Азрикама. Такова воля Бога, так желает наш отец. Вечером явятся старейшины и засвидетельствуют ваш союз, — сказал Тейман.

Тут вошел Хананель.

— Я все слышал. Не бывать тому! Не Азрикаму я свои сокровища назначил.

— Дед, милый, спаси от Азрикамовых объятий! Не под силу мне два горя враз нести. Пусть выбросит из головы, что полюблю его лишь оттого, что Амнон мною изгнан. Мне ненавистен Азрикам. Судьба моя вместит лишь одного героя. Он был уже и он нарушил верность. Замены не хочу, ведь равного ему нет на земле.

— Кто знает истинную Амнона вину? И не введен ли в заблужденье твой отец? Неужто сердце доброе и юное принадлежит закоренелому злодею? Терпение. Сперва узнаем, что пленницы поведают старейшинам. Исследуем все и предоставим разуму руководить, — рассудительно заметил Хананель.

Заходит Тирца.

— Вот, привели двух ведьм. Не диво, что Амнон разума лишился. Младшая сказочно красива, — сказала Тирца, покосившись на детей.

Тамар смешалась. «Где Маха?» — только и нашлась сказать.

А Маха уж за городской стеной. Устремилась вслед за Амноном.

Под охраной стражников Наама и Пнина доставлены в дом Иядидьи. Мать укутана платком, лицо дочери открыто. Иядидья распорядился послать за Зимри. Увидев двух женщин, причину своих бед, Тамар содрогнулась.

— Ах, отец, взгляни на этих несчастных! Некому пожалеть бедную мать, беззащитна скромная дочь! — сказала Тамар с насмешкой, что ранит больнее ненависти. Потом взорвалась. — Попались, негодные! Ограбили меня, душу растерзали, отравить задумали. От возмездия не уйдете!

Наама не нашлась, что ответить, лишь слезы выступили на глазах. Пнина молчит. Тейман во все глаза глядит на Розу с горы Кармель, и горько на сердце, и немы уста.