Екатерина Дроздова - Богоявленское

1905 год подходил к концу. Богоявленское вновь занесло снегом. Пальцы Алевтины Поповой, Тишкиной супруги, быстро передвигали спицы. Потрескивала лучина, кидая на стены причудливые тени. Уходящий год принес много несчастий и империи в целом, и Богоявленскому в частности, и семье Поповых в отдельности. Но последние несколько дней они прибывали в добром расположении духа. Случилось чудо. Прославленный московский хирург, осмотрев их сына Ваську, нашел, что никакой чахотки нет, а есть небольшая сердечная недостаточность. Теперь в их доме вновь воцарилось спокойствие.

Васька, как ни в чем не бывало, забравшись на чердак, выстраивал из подаренных Митрофаном Спиридоновичем Мищенко, оловянных солдатиков, любимые сюжеты военных поединков разных лет. А за окошком чердака светила луна, и весь двор был, как на ладони: сугробы, протоптанные между ними дорожки, длинная синяя тень от колодца. Вдруг Васька заметил, что по направлению к их дому движутся сани, запряженные старой лошаденкой. Он без труда узнал в них своего воронежского крестного Архипа.

– Батя, крестный едет! – бегом спустившись с чердака, крикнул он отцу.

– Какая нелегкая его принесла, на ночь-то глядя? – посмотрев на ходики, сказал Тишка своей Алевтине.

Но на пороге уже стояли два человека, запорошенные снегом. Один из них, чернявый мужичок, воронежский кум Тишки – Архип. Второго Тишка видел впервые.

– Здорово, кум! – сказал Архип.

– Здорово, коль не шутишь! Откель ты взялся, да еще в такой час? – ответил Тишка.

– А у нас, вот с товарищем, дело к тебе есть, – натянуто улыбнулся Архип.

– Ну, проходите в хату, коли так.

Дом у Тишки был хоть и маленький, но очень аккуратный, держался, Алевтиной, всегда в отличной чистоте и гостей она встречала, как подобает.

– Товарищ вот мой, еще по сельско- хозяйственному училищу, – представил друга Архип, уже за щедро накрытым столом. – Марк Вацлавич. Золотой человек, и руки у него золотые. Сам из Москвы, образованный, а от работы никогда не бегает, затем и сюда приехал. На вашем заводе ему цены не будет.

– Ну, про то не со мной, с Митрофаном Спридонычем гутарить надобно, – поняв, что Архип стремится устроить Марка Вацлавича, на княжеский сахарный завод, ответил Тишка.

– Вот ты и погутарь, – строго ответил Архип. – Говорю же, цены ему нет.

– Ладно, кум, – смирился Тишка, – погутарю. Ежели и впрямь так хорош, как ты сказываешь, то Митрофан Спиридоныч не обидит, и избу поставить подсобит, а покуда пущай у нас похарчуется. Образованный человек нынче в цене.

– Ну, вот и спасибо тебе, кум. На том и порешили. А мне ехать надобно, засиделся я у тебя.

У Тишки к куму было много вопросов, которые за столом он не задал, чтобы не смущать гостя, но провожая Архипа у ворот, все-таки спросил.

– Дело-то у вас, как я погляжу пустяшное, что же до утра не погодили? Среди ночи примчались, кубыть воры какие.

– Да нет нужды мне, с твоим соседом-благодетелем видеться, – ответил Архип указывая на дом Митрофана Спиридоновича. – Вот и приехали ночью.

– А, что это Марк твой, из Москвы уехал, коли ценный такой? – все не унимался Тишка.

– А не спокойно там нынче, – нехотя ответил Архип.

– Ой, смотри кум-Архип, не навлеки беды на мой дом.

– Ноо! – ничего не ответив, Архип стегнул свою лошаденку, и та медленно потащила его по глубокому снегу.

– Бывай кум! – только и крикнул Архип, скрываясь в ночи.

А в Москве действительно уже несколько дней гремело вооруженной восстание. Оттого-то Тишка и беспокоился, что же за человек – этот Марк Вацлавич? И от чего на самом деле он уехал из Москвы. Все присматривался к нему, все пытался понять, от восстания ли он бежал из старой столицы, или от тех, кто это восстание подавлял?

Но вот минул месяц с той зимней ночи, за ним второй, а в Богоявленском жизнь шла по-прежнему тихая и размеренная. Все Тишкины опасения относительно своего жильца не подтвердились. Вел себя он скромно, тихо, спиртного не любил, по хозяйству всегда помогал, а свободные вечера проводил за чтением книг.

Словом в Богоявленском Марк Вацлавич Садилек прижился легко. На завод его Митрофан Спиридонович принял, там он, образованный и не пьющий, пришелся, как нельзя кстати. Митрофан Спиридонович часто даже хвалил его и ставил в пример остальным работникам, хотя и продолжал приглядываться к нежданному гостю. Но все остальные богоявленцы, приняли Марка Вацлавича с распростертыми объятиями, сразу к нему потянувшись. Ведь все даже в его внешности к себе располагало. Высокий, сухощавый Марк Вацлавич походил скорее на университетского профессора. Он всегда был чист и опрятен, носил аккуратно постриженную бородку и всегда следил, чтобы красиво на голове лежали его густые темно-русые волосы, для чего постоянно имел при себе гребень, которым причесывался, снимая картуз, войдя в дом или на завод, после порыва ветра или перед общением с женщиной. Карикатурно смотрелся только его длинный нос, что впрочем, его почти не портило, особенно в сравнении с его наивными, почти детскими глазами.

Марк Вацлавич был образован и всегда внимателен к людям, оттого-то они к нему и тянулись. Кто за советом придет, кто за помощью, а, кто и просто излить душу, в минуту печали. Никому Марк Вацлавич не отказывал, особенно поддерживал он тех, кто в жизни отчаивался. Всегда умел он найти нужные слова. А уж, как дети его любили, так и сказать нельзя. Особенно прикипел к нему Васька Попов.

Живя в одном доме, много времени уделял Марк Вацлавич Ваське. Читал ему книги, водил на рыбалку, мастерил с ним поделки. Тишка даже обрадовался такому участию в воспитании сына, проявленному своим жильцом. Сам он постоянно на работе в хозяйстве Митрофана Спиридоновича, Алевтина на княжеской кухне, а Васька оставался предоставлен сам себе. Зачастил в гости к другу и Митька Чадин. Каждый вечер проводили мальчишки с Марком Вацлавичем, а он с удовольствием рассказывал им о разных городах и где, как людям живется.

– И ведь, сколько же ты, Марк Вацлавич, за жизню свою повидал! Ну, хучь книжки пиши, – дивились и взрослые.

– Да, друзья, пришлось по стране поездить. И, что примечательно, везде мужику тяжело приходится! По – всюду справедливости нет!

– Что, правда, то, правда, – вторили мужики. – Взять хучь наше Богоявленское. Кому у нас лучше всех живется? Князю, да кровососу Мищенко. А ты хучь помри батрача на них, один черт все без толку.

У торговой лавки с недавних пор, часто стали собираться мужики по вечерам. Март – месяц скучный, особенно на селе, вот и повадились местные мужики собираться вечерами на скамейках у торговой лавки и вести долгие, задушевные беседы. За то, их даже жены не пилили, так между собой и говорили: «Нехай погутарят, зато не пьют».