Екатерина Дроздова - Богоявленское

– Вер, а Вер, – набравшись храбрости, заговорил однажды Арсений. – Давай поженимся! Люба ты мне! Дюже люба! Я тебя всю жизнь, как зеница око беречь буду! Ветерку пахнуть не дам! В Петербург жить уедем, батиного капитала нам до старости хватит.

– Ступай домой, Арсений! – устало ответила Вера. – Не люблю я тебя!

Узнав об ухаживаниях Арсения, Ольга Андреевна сказала мужу:

– Нет-нет, это не может быть! А впрочем… Капитал Митрофана Спиридоновича все растет и растет! Свои заводы ставит, роскошный особняк в Воронеже построил. А Верочке нашей уже двадцать лет. Боюсь, как бы при такой красоте одна не осталась.

– Меня сейчас больше Егор беспокоит, – озабоченно ответил Петр Иванович.

Поводов для беспокойства у Петра Ивановича было предостаточно. Егор за полгода жизни в Воронеже страшно отдалился от семьи. Писем не писал, в гости не приезжал. Едва переступив порог дома Игнатова, Егору тут же захотелось вернуться. Он много думал о беде, произошедшей с ним, и как по-новому она заставила его посмотреть на жизнь человека в целом. И хоть на улице Егор провел всего один вечер, а о жизни рабочего класса услышал только из уст Игнатова, обида от творившегося социального неравенства и желание борьбы за справедливость, охватили его с головой. Ему захотелось заговорить громко, так, чтобы весь свет его услышал: «Оглянитесь! Посмотрите, что происходит вокруг вас! Богачи только и знают, что пить дорогие вина, жрать осетрину и икру, а работающий на них народ голодает, замерзает на улицах и никому нет никакого дела до этих несчастных! А вместо помощи бедным, калекам, потерявшим на фронтах японской войны ноги и руки, эти мерзавцы миллионы проигрывают в карты, выбрасывают на развлечения и продажных женщин. Они еще хорошо помнят, как закладывали крестьян, живых людей, и сокрушаются, что время это прошло! О чем их мысли? Пустота и в головах и в душах. Куда же мы катимся? И кто если не мы сами положит всему этому конец?»

Игорь же казался Егору человеком необыкновенно честным, сильным, смелым, искренним и главное справедливым. Вся его жизнь была посвящена борьбе за великую идею равенства и справедливости. Он не боялся потерять жизнь, лишь бы прожита она была не зря. Он настоящий борец и никто не мог сравниться с ним, ни дядька – благородный князь Петр Иванович Сенявин, ни старший брат Андрей и даже Алексей Валерьевич, новый герой их семьи, в глазах Егора был совершенно другим, всего лишь служакой, цепным псом на страже монарха и буржуйских капиталов.

И Егор вдруг отчетливо понял, как и для чего нужно жить. А самое главное он поверил, что таким людям, как Игнатов по силам изменить текущий ход жизни. Теперь он сам был готов умереть за высокие идеалы человеколюбия, братства народов и межклассового равенства. И в самом деле, разве не прекрасна смерть в огне идейной борьбы? Сама эта мысль казалась Егору героической, ведь не все готовы прийти даже к такого рода суждениям, не то, что воплотить их в жизнь. А он смог. Он даже видел себя на краю эшафота со связанными за спиной руками и пламенной речью на устах. Видел, как зажжет эта искра его самопожертвования костер священной борьбы, как разольется слава о нем по всей Руси, как с именем его на устах пойдут в бой те, кого разбудит и вдохновит его подвиг. И так Егор размечтался и так горд он был собой в этих мечтах, что за каких-то пару месяцев с того знакового для него ноябрьского дня, сознание его совершено переменилось. И вот он вновь, уже полный решимости, со стойкими убеждениями оказался на пороге дома Игнатова.

Игорь с радостью принял его, но еще долго отговаривал от столь опасного для юноши занятия, как работа в преследуемом законом подполье:

– Деятельность наша не так романтична, как может показаться на первый взгляд, – объяснял он. – Организовывать подпольные ячейки, часто опасно для жизни. Жандармы с нами не церемонятся. Нам не раз приходилось хоронить своих товарищей, и кто знает, сколько еще придется, и не станем ли следующими мы. Кто-то погибает в перестрелках, кто-то на каторге, кто-то при попытке бегства с этапа. И все это ради призрачной надежды исполнения нашей мечты. Ты должен понимать, что власть царизма еще так сильна, что, скорее всего нам не дожить до свержения буржуазного строя, но наши потомки обязательно завершат начатое нами дело, если мы будем тверды в своей борьбе.

Но Егор был непреклонен:

– Я готов на все! – говорил он. – Я способен выполнить любое задание! И коли понадобится, я без сожаления отдам свою жизнь в нашей борьбе!

– Ну, что ты? Даже не держи эти мысли в голове! – заботливо сказал Игорь. – Разве мы разбойники, чтобы лихостью такой жить? Нас покуда слишком мало, чтобы жизни свои не беречь. Сейчас наша главная задача, донести наши идеи до людей, заставить их поверить нам. Заставить не бояться. Для этого необходимо агитировать в разных городах, уездах и волостях за большевиков, устраивать митинги, стачки.

– Я готов! – не колеблясь, ответил Егор.

Чем больше Егор узнавал Игнатова Игоря Николаевича, тем сильнее восхищался им, внебрачным сыном прачки двадцати трех лет от роду, появившимся на свет в рабочем районе Иркутска.

Игорь с самого детства имел неуемный характер, смелость и поразительную тягу к справедливости. Он рос крепким, здоровым и любознательным мальчишкой, отличался незаурядными способностями к артистизму, чтению, счету и письму. А его дар к убеждению и организаторским способностям поражали даже видавших виды беглых политических ссыльных, часто прятавшихся в рабочих бараках, где он жил с матерью. От них Игорь впервые узнал о марксизме и социализме, под их влиянием вступил в революционный кружок, где познакомился с печатными работами Георгия Плеханова и мало кому тогда еще известного Лейбы Бронштейна, не так давно отбывающего здесь ссылку, оказавшими на него решающее влияние. За три года проведенных в революционном кружке Игорь, не переставая занимался самообразованием, невзирая на всю грязь, и пьяных рабочих барака, где жил, тяги к спиртному не возымел, а пристрастился к спорту. В любую погоду обливался по утрам холодной водой, подтягивался на турнике и отжимался на кулаках, а главное не утратил веселого нрава и врожденного чувства справедливости, за которым восемнадцатилетним юношей уехал в Петербург. Да только по молодости и глупости неосторожно высказался в кабаке и был арестован.

Но и в тюрьме, где ему довелось сидеть, Игорь не изменял себе, продолжал заниматься самообразованием, организовал в своей камере социал-демократическую дружину по борьбе с крысами и произволом надзирателей. А еще здесь при красном кресте существовал негласный институт «тюремных невест» – сочувствующие обездоленным девушки распределяли между собой заключенных, которых никто не посещал в тюрьме, и, объявив себя их невестами, носили передачки, ходили на свидания. Шефство над Игорем взяла чиновничья дочь, веснушчатая Тонька. Игоря до глубины души поразила ее самоотверженная преданность гуманистическим идеалам, смелый взгляд, и такая трогательная девичья забота, что на одном из свиданий Игорь вдруг взял и прямо на глазах у надзирателей поцеловал Тоньку, будто и вправду был ее женихом. И у Тоньки, которую до этого целовал разве что отец, захолонуло сердце.