Екатерина Дроздова - Богоявленское

– Ты браток, никак в карты проигрался? – спросил Егора Игнатов.

– Как вы узнали? – удивился Егор, стыдливо опустив глаза.

– Известное дело. Ты вот впервые на улице оказался, а мне не один раз доводилось ночевать по подворотням. Там я много людей повидал, и таких вот, как ты – случайных, и совсем пропащих.

В этот вечер Игорь много поведал Егору о бедняках из подворотен, о попадании их в эту бездну и невозможности выбраться на свет. Егор с замиранием сердца слушал эти истории про жизнь. Жизнь, о существовании которой он и не подозревал. И после всего услышанного, Егору было как-то неловко и даже стыдно перед Игорем рассказывать о себе и своей жизни, размеренной, сытой и благополучной. И самое главное о том, что для такой жизни ни ему, ни его сестрам и брату, ни даже его дядьке, не нужно было прикладывать ни малейших усилий. Что на них всегда кто-то работал и почти ничего за эту работу не получал. Благополучие по праву рождения – не самое справедливое положение вещей. И понимая все это, Егор постарался придать своему повествованию как можно больше мрачности:

– Отец мой погиб в японскую, а мать в тот же год бросила, умчавшись за новой любовью. Я их практически не помню.

Но врать Егор не умел, и выглядеть перед Игнатовым нелепо ему не хотелось. Поэтому он тут же признался.

– А, в общем, детство мое прошло вполне счастливо! И в Москве, в доме деда, городского чиновника, и в Богоявленском на воспитании у дядьки, князя Петра Ивановича Сенявина. И до вчерашнего дня о настоящих бедах и невзгодах я в сущности ничего не знал.

И Игнатов, благосклонно похлопал его по плечу и на прощание сказал:

– Ты браток поезжай к дядьке и покайся! Он тебя простит, будь спокоен.

– Я к вам еще вернусь, – ответил Егор. – И непременно отблагодарю за доброту вашу.

– Да ты что?! – разозлился на это Игнатов. – Неужто ты решил, что я от попавшего в беду человека, плату возьму?

– Нет-нет, вы неверно поняли меня Игорь!

– Тогда и нечего об этом говорить! И запомни, за доброту не платят! Доброта от сердца идет. Добротой делятся. А теперь ступай и никогда больше сюда не возвращайся!

– Но почему? – удивился Егор.

– Это может быть для тебя опасно.

– Почему? – с недоумением снова спросил Егор.

– Ты знаешь, что такое РСДРП?

Что такое Российская социал-демократическая рабочая партия, в сокращении РСДРП, Егор представлял себе очень смутно. Он был далек и от всех оппозиционных идей, марксизма, социализма, и о революционном подполье, активистом которого являлся Игнатов Игорь и слыхом ни слыхивал.

«Но если Игорь, этот добрый, неравнодушный к чужим бедам человек, состоит в этой самой РСДРП, значит, деятельность ее также благородна. Значит, она несет в себе те же принципы человеколюбия, борьбы за справедливость, защиты обездоленных», – именно такие выводы сделал для себя в этот вечер Егор.

И именно в этот вечер он заразился этим светлым вирусом добродетели, защиты идеалов свободы, равенства и братства. И твердо решил для себя вернуться в дом Игнатова.

– Одумайся сынок! – причитала Алевтина Попова. – На кого ты нас стариков оставляешь?!

– Ничего мать, – обнял жену Тишка. – Нехай катится! Могет Архип, дурака энтого крестный, в городе мозги то ему вправит. А то ишь чего удумал, на княжну Ксению, кабелина позарился.

На кухне в доме Поповых было чисто, нарядно, дымила печная труба, на плите готовилась пища. Хозяйка Алевтина собирала ужин, ставя на стол чугунок с кашей, миски, деревянные ложки. И ничего не предвещало беды, пока Васька не вспомнил по неосторожности о Ксюше, чем неимоверно разозлил отца. Но Васька повзрослел, и слово отца стало для него не указ. Ударив кулаком по столу, да так, что на полках с домашней утварью зашатались кубышки и крынки, он громко заявил, что отныне его жизнь принадлежит только ему и отчитываться за нее не перед кем не намерен, даже перед отцом.

Так Васька бросил в мешок только чистую рубаху, да краюху хлеба и, выходя из дома, остановившись в сенцах, где на лавке стояли ведра с водой, а над ними висело коромысло, где хранила мать сбор лечебных трав, где так сладко пахло домом, небрежно бросил отцу:

– А ты батя всю жизнь думаешь на упыря энтого батрачить?

– Он кормилец наш, – ответил Тишка.

– Ну-ну.

Васька хлопнул дверью и уверенной походкой направился к своему крестному отцу Архипу в Воронеж. В эту минуту он был уверен, что никогда больше не вернется ни в этот дом, ни в это село, в котором с замужеством Ксюши его больше ничего не держало. А проходя мимом княжеской усадьбы, он увидел Арсения и крикнул ему:

– Эй, Сенька! Все княжеский порог обиваешь?

– Васька! – обрадовался другу Арсений. – А ты никак уходишь куда?

– Ухожу! В Воронеж! И ты давай со мной!

– Я? – удивился Арсений. – А зачем?

– За лучшей долей! – смело ответил Васька. – Хотя тебе на твою долю грех жаловаться.

– Я бы пошел, да батя разве пустит, – пробормотал в ответ Арсений.

– Так и будешь всю жизню на батю свого озираться? – ответил Васька, закуривая папиросу.

И немного помолчав, с язвительной усмешкой Васька добавил:

– Э, нет друг. Не батю ты боишься! От Вериного порога уйти ты боишься. Ну и дурак! Не в жизнь она тебе не достанется. А почему сам докумекать должон. А коли не могешь так я тебе скажу. Там уже давно Митька потоптался, покуда ты под окнами вздыхаешь.

– Не правда это! – воскликнул Сенька.

Он слышал много сплетен о любви княжны Веры к Митьке и понимал, что дыма без огня не бывает. Разве станут люди просто так болтать? Но страстно влюбленный в Веру он по-прежнему отказывался сплетням этим верить. Особенно теперь, когда его друг и соперник Митька уже второй год служил в армии. Когда у него появилась надежда, что если слухи о Вериной любви и не безосновательны, то по прошествии времени она забыла о Митьке и у него появился шанс завоевать Верино сердце. Но он ошибался, не зная, что Вера по-прежнему ждет своего возлюбленного и ее мучительная любовь не становится меньше.

А Васька только отмахнулся в ответ и пошел дальше, проваливаясь в глубоких сугробах и ничуть не сожалея о том, что Сенька не пошел с ним. Настолько теперь он был равнодушен к своей прежней жизни.

У Арсения же, в отличие от Васьки, было доброе сердце и ему стало нестерпимо жаль, что вслед за Митькой ушел из Богоявленского и Васька. Что не стало рядом друзей его детства, с которыми до конца жизни ему хотелось идти вместе одной дорогой. В этот день он узнал, как уходит детство, понял, что и ему пора взрослеть.

Обо всех этих мыслях он и поведал Вере. Но той было все равно. Она не слушала Арсения и терпела его присутствие только потому, что надеялась услышать хоть какое-нибудь известие о Митьке. Но Арсению, как и ей, он тоже ничего не писал.