Николай Спасский - Византиец

Даже если молва и приукрашивала роль Зои в этой истории, Н. не мог не признать, что за восемь лет девушка добилась очень многого. Она стала в Москве своей.

Однако, как любил говорить Н., за все приходится платить. Чтобы стать своей, от Зои требовалось всячески демонстрировать свою приверженность православной вере, свое радение об интересах русского государства, свой новообретенный московский патриотизм. Но чем более приемлемой Зоя становилась в глазах русских, тем менее надежной она делалась для пославшего ее в Москву Святого престола.

Для Н. не составляло секрета, что Святой престол остался крайне разочарован результатами своей операции. Давая согласие на брак Зои с великим князем Московским, папа и курия наивно полагали, что Иоанн стремится сблизиться со Святым престолом. В Риме надеялись таким образом подтянуть Русь к союзу против Турции. Никто не задумывался, что, прося руки Зои, великий князь преследовал собственные цели, не имевшие ничего общего с расчетами Павла и Сикста. Отсюда — горькое разочарование.

Первое отрезвление наступило быстро, когда вернулся Бономбра. Хотя он и приукрашивал, насколько возможно, собственную роль, тем не менее ему пришлось доложить папе, что, едва ступив на русскую землю, деспина сразу стала соблюдать все православные обряды, напрочь позабыв о своем латинском воспитании и образовании. Что она отдала его, Бономбру, фактически на растерзание московскому митрополиту Филиппу и его книжнику Никите Поповичу. Что о соединении церквей, которого, если верить Делла Вольпе, в Москве только и чаяли, там никто не хотел даже слышать.

Эта неудача произвела крайне тягостное впечатление на Сикста. Слава Богу, Виссарион вовремя умер. Иначе и ему досталось бы.

Но это еще не все. Исподволь стало выясняться, что московские послы, приезжавшие в Италию сватать Зою, неспроста столь старательно обходили вопрос о войне с Турцией. У Москвы не было вовсе никакого намерения не только вступать в войну с Турцией, но даже портить с ней отношения. Мало того, Москва жизненно желала добрых отношений с Турцией, поскольку видела в турках определенный противовес татарам. Кстати, при всем раздражении Иоанна по поводу миссии Тревизана, в Москве и Венеции мыслили совершенно одинаково. С той лишь разницей, что Светлейшая синьория задумала разыграть не турецкую карту против татар, а, наоборот, татарскую против турок.

При Святом престоле, повязанном догмой, такую вольность позволить себе не могли. Вот и выходило, что папская дипломатия с подачи Виссариона затеяла всю эту громоздкую и трудоемкую операцию зря. Такие настроения витали при папском дворе, когда заходила речь о московском браке Зои.

Сначала Святой престол суетился, пробовал что-то сделать, напомнить Зое через посредников об ее обязательствах, ее долге, думал, как вразумить великого князя. Затем, за временами и расстояниями, все заглохло.

Н. в общем-то устраивал такой поворот. Все равно от Святого престола ожидать какой-либо помощи не приходилось, скорее подвоха. Но в то же время Н. с его деятельной натурой огорчало, что в Риме и Венеции столь быстро забыли о Зое. Тем самым итальянцы лишили себя уникальной возможности для расширения связей с Москвой. А Н. выступал за всяческое поощрение таких контактов. Он понимал: чтобы поднять православную Русь, ее нужно выталкивать в европейскую политику, даже вопреки ей самой, вопреки ее собственным желаниям и настроениям.

Однако Н. так размышлял больше по инерции. Он сознавал, что свое сделал. В лучшем случае он мог вмешаться, чтобы что-то подправить.

Жизнь Н. очень во многом переменилась. И не в лучшую сторону. Ему крайне тяжело далось привыкание к собственной отстраненности от большой политики. Ему пришлось предпринять ряд довольно болезненных шагов по экономии, отказаться от привычного уклада. На него все сильнее наваливалось одиночество, которое отныне заполняло пустоты в его существовании. И тем не менее в чем-то его нынешняя жизнь все-таки напоминала прежнюю. Н. продолжал общаться со многими людьми из своего старого круга, баловался переводами, преподавал. Случалось, хотя и редко, что в качестве консультанта, знатока восточных дел его привлекали к проработке политических вопросов, с которыми сталкивалась Венеция в войне против Турции.

Все это было очень зыбко. Н. сам подспудно чувствовал, что до бесконечности поддерживать эту видимость благополучия ему не удастся. Обвал случился в 1479 году, когда по капризу судьбы Зоя родила сына.

В Венеции понимали, что мир с Турцией неизбежен. Венеция уже давно не проводила наступательных операций. Уже давно Малатеста эвакуировал Морею, прихватив с собой прах обожаемого им Гемиста. Уже давно Мухаммед захватил последний оплот венецианского сопротивления на востоке — остров Негропонт. Уже давно выбыл из войны единственный союзник, способный на равных помериться силами с Мухаммедом: 10 августа 1473 года персидский шах Узун Хасан, кстати, женатый на дочери трапезундского императора Иоанна IV, потерпел страшнейшее поражение под Эрзинджаном. В 1475 году, когда с подчинением Османской империи Крыма пала генуэзская Каффа, в Венеции никто даже не порадовался унижению извечной соперницы — в Каффе турки перебили всех христиан. От таких новостей в Венеции царило мрачно-унылое настроение. Силы республики таяли.

В Риме только призывали к крестовому походу, не ударив палец о палец, чтобы помочь северной союзнице. Большинство европейских держав или стояли в стороне, или, того хуже, пытались воспользоваться войной в своих корыстных интересах. По существу, всю тяжесть военных действий с отлаженной боевой машиной Османской империи несли две страны — Венеция и Венгрия. И обе подошли к пределу своих ресурсов. Столкнувшись с перспективой приближения военных действий к венецианской лагуне, Сенат вынужденно пошел на переговоры.

В Стамбул направили делегацию во главе с Джованни Дарио. Неизбежность мира витала в воздухе. Его одновременно и ждали, и страшились. И тем не менее, когда в начале февраля в Венецию пришло известие, что 25 января 1479 года в Стамбуле был подписан мирный договор с Турцией, это произвело эффект пушечного ядра, ворвавшегося в комнату. Город словно накрыли саваном. Венеция уступала туркам свои лучшие заморские владения: Скутари, Кройю, Негропонт, Лемнос, Ла Маину. Гордая республика обязалась выплачивать Турции контрибуцию в размере десяти тысяч дукатов ежегодно. Это было не просто поражение. Это была катастрофа.