Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

Окирэ, добывший у подножья гольца уже трех струйников, объявил:

— Позалуй, вас лагерь останусь — стол хоросый, лавка есть, весером сидеть буду, вас вспоминать буду.

— Спасибо! Аят бикэллу — до свидания! — с грустью прощались топографы, привыкшие к симпатичному старикану.

Впереди предстоял переход на запад, в долину, закрытую от них длинным хребтом. Чтобы одолеть его, Бюэн предложил идти по тесному каньону. От многоцветья пластов на его склонах у путников разбегались глаза. Эта каменная «радуга» с лихвой компенсировала салатную бледность лишайников, покрывавших отвесные скаты. Как вскоре выяснилось, каньон обладал занятным свойством — малейший шорох усиливался и множился эхом.

Хотя июнь уже был на исходе, сюда весна только подступилась. В боковых трещинах и нишах лежал оледеневший снег. Из-под него сочились тоненькие струйки. Собираясь в ручеек, они текли по льду, покрывавшему дно ущелья. Местами вода промыла в нем каньончики. Их льдистые стенки, словно подсвеченные изнутри, лучились и переливались на извивах перламутром. Было очевидно, что, не успевая растаять за лето, лед лежит здесь круглый год.

В одном месте широкая щель примыкала почти вплотную к скалистому выступу, и каравану, чтобы продолжать движение, пришлось перебираться через нее.

Олени широко ставили клешнястые копыта и, подняв хвостики, будто боялись их промочить, перепрыгивали через голубоватую щель парами. Один бык поскользнулся и съехал в нее задом. Не успей подбежать Бюэн и воткнуть перед заскользившими вслед нартами свой посох с металлическим наконечником, дело могло принять серьезный оборот.

Застрявший олень, повиснув на потяге, в ужасе забился, проваливаясь все глубже. В шеи остальных оленей удавкой врезались упряжные ремни, они, задыхаясь, хрипели, но старательно тянули, стуча о лед копытами. Однако им недоставало сил выдернуть застрявшего собрата. Подбежали рабочие. Общими усилиями вытащили перепуганное животное. Сняли упряжь, а на его место поставили запасного оленя. В память об этом происшествии ручей был нанесен на карту как «Скользкий».

Наконец теснина расступилась. Караван из царства льда вновь вернулся в лето. Здесь склоны хребта покрывали поляны, пестревшие множеством цветов — желтых, голубых, белых. На солнцепеках янтарными гроздями рассыпана наливающаяся сладким соком морошка. Колючие кусты шиповника, возвышаясь над ней, покачивали на легком ветру свои розочки.

По удобной изложине съехали на бескрайнюю ровную марь. Только в двух местах ее мшистая гладь вспучивалась невысокими грядами. Ярко-зеленые мхи, усыпанные крохотными кустиками клюквы, перемежались блюдцами воды и реденькими гривками чахлых, с изогнутыми и перекрученными стволиками, лиственниц. Это уникальное по жизнестойкости дерево, благодаря своей способности выпускать и поверхностные корни, может расти как на скалах, так и на такой зыбкой почве.

По количеству же гнуса эта местность смело могла претендовать на звание самого продуктивного питомника кровососов. Как только караван вторгся во владения этих злобных насекомых, многомиллионные полчища их, словно получив чью-то команду, тучей пепла накрыли долгожданную поживу. Пока люди торопливо доставали накомарники, оголодавшие насекомые жалили их, доводя до исступления.

Если бы Господь надумал создать на Земле ад, то эти мари подошли бы как нельзя лучше — ни одно живое существо не в состоянии жить здесь постоянно. За все время, пока аргиш шел по мари, путники не встретили ни одного зверя, ни одной птицы. Люди стали раздражительными, резкими в движениях. Было непонятно, как они с оленями вытерпели такие муки и вырвались из этого ада, не тронувшись умом.

Самый же страшный бич тайги — неистребимая мошка. Она проникает в любое место, но больше всего любит веки, набивается в волосы, в подмышки. Покусанное мошкой лицо опухает так, что на него страшно смотреть. На месте укуса появляется кровоточащая, нестерпимо зудящая ранка. Причем, если попытаться почесать место укуса, то жжение только усиливается.

Чуть меньше докучает другой мучитель — мокрец. Эти мельчайшие, почти невидимые насекомые облепляют, как паутина, их даже согнать невозможно. Приходится время от времени просто стирать их рукой с лица и шеи. Но самые злобные и безжалостные враги человека в тайге все-таки комары.

Отбиваясь от кровопийц, все вспоминали отвар багульника и кляли себя за то, что не прихватили в запас его пахучих веток. Оказалось, что в этих местах он не растет.

Больше всех доставалось запряженным оленям — ни почесаться, ни потереться. От болезненных укусов в пах и живот они беспрестанно подергивали шкурой, сучили ногами. Лошадок же выручали длинные, до копыт, хвосты. Они умудрялись охлестывать ими почти все тело.

Слава богу, что паутов [126] Паут — просторечное название овода. пока не было: укусы этих крупных «бомбардировщиков» еще болезненней. Их личинки, подкожные и носоглоточные, превращают жизнь оленей в сущий ад. Стадо охватывает паника — животные беспорядочно носятся с места на место, пытаясь спастись, и сильно худеют.

Шагать по податливому мшистому ковру среди дурманящих испарений и без кровососов тяжело, а тут все «удовольствия» в одном месте. Мари никто не любит, но у «полевиков» нет такого понятия: «любишь, не любишь» — идешь туда, куда указано в задании.

Впереди блеснула гладь озера. Над ним пухли, провисая все ниже, черногрудые, с обвислым пузом тучи. На ходу созревая, они зачернили все небо. Воздух, пронизанный напряженностью электрического поля, казалось, вот-вот взорвется. От заметавшегося в испуге ветра повеяло прохладой. С глухим стуком упали первые увесистые капли и почти сразу на караван хлынул ливневый косохлест. Одновременно ослепительный блеск обжег глаза. Еще и еще! Сухо лопались, катились громовые раскаты. Молнии, вспарывая и полосуя брюхатые тучи, неожиданно — остро ломаясь и скрещиваясь, обстреливали отряд практически в упор, окружив его огненным частоколом. Земная твердь от их резких ударов и перекатистого гула беспрестанно вздрагивала и, казалось, вот-вот расколется. Беспрерывная канонада заглушала все звуки. Путникам приходилось объясняться жестами.

Шквалистый ветер вкупе с потоками воды валил с ног все живое. И было удивительно видеть, как по илистой кайме озера, окатываемой гребнями частых волн, бегала плотно сбитая коричневатая пуночка. Старательно склевывая вымываемые потоками воды поживки, она подергивала от удовольствия черной треуголкой хвоста. Вкусно! Ох как вкусно! Но вот и она не выдержала и юркнула под кочку с раскидистой шапкой травы.

Ливень длился не более десяти минут, но уже после первой минуты путники промокли так, будто только что вынырнули из озера, по берегу которого шли. И вся местность, как губка, пропиталась влагой. К чему ни прикоснись — всюду вода.