Камиль Зиганшин - Золото Алдана [Роман в 2 книгах]

— Остаемся на дневку. До обеда отдыхаем, после обеда всем стираться, мыться!

Бюэн, перевязав и покормив сына, занялся осмотром нарт. Менял, подтягивал истершиеся вязи, проверял, распутывал упряжные ремни, заменял треснувшие копылья. На двух остолах закрепил разболтавшиеся костяные наконечники.

Изосим с одним из рабочих варили еду, валили и таскали сухостоины на дрова, поддерживали огонь. Кто-то латал дратвой изношенную обувь, кто-то штопал порванные брюки.

Топограф систематизировал материал, делал записи в дневнике наблюдений.

Петр, выбрав место поближе к речке, натаскал кучу камней и, сложив из них очаг, несколько часов жег дрова. Когда угли стлели, поставил над раскаленными докрасна валунами палатку, связал березовый и пихтовый веники.

Парились в нестерпимом жару в несколько заходов. Разогревшись, ныряли в холодную речку и опять махались, охаживая друг дружку вениками, под дикие, полные восторженного счастья вопли.

После бани расселись вокруг костра на бревнышках и, подставив под лучи солнца молочно-розовые тела, пили чай. Комары наконец совсем исчезли, стало возможным сидеть вот так — обнаженными и без дымокура, от которого разъедает до слез глаза. Какое это, оказывается, счастье!

Легли пораньше с расчетом выйти на маршрут с рассветом. После бани спали так крепко и сладко, что никто не слышал шума подступавшей воды.

Разбудил крик Бюэна:

— Вставай, река пришла!

Повыскакивав из чумов, в сером полумраке люди увидели воду всего в метре от себя. Палатку, в которой несколько часов назад так яростно парились, уже смыло. Мутный поток проносил мимо людей вывороченные с корнем деревья и какие-то непонятные темные кучи. Один огромный ствол, зацепившись за что-то корневищем, стал медленно разворачиваться, наезжая ветвистой кроной на чумы. Зеленый таран без труда смял крайний. Рабочие едва успели оттащить повыше уже подтопленные нарты.

Оглядевшись, поняли, что находятся на острове. Оленей не видано — чуткие животные поднялись на холм до того, как лагерь отрезало от берега. Последовать их примеру уже не было возможности — по ложбине несся взбаламученный поток. Он был столь же стремителен и грозен, как сама речка. Полозья нарт опять лизала подступавшая вода. Чтобы их не унесло, привязали ремнями к молодым гибким деревцам.

— Мужики, пока не поздно, поднимаем груз на деревья, — скомандовал Андрей Ермолаевич и стал спешно рубить жерди для настила. Вооружившись топорами, все кинулись помогать. Две площадки соорудили друг над другом, используя близлежащие деревья как столбы — стойки. Груз подняли на самый верхний и накрыли пологом, а сами разместились на нижнем. Сели, плотно прижавшись друг к другу, чтобы дать Васкэ возможность лечь поудобней.

Отдышавшись, Андрей Ермолаевич поднялся на верхний настил проверить, не оставили ли чего ненароком. Убедившись, что инструмент и продукты на месте, успокоился. Огорчало только то, что подмочили соль и крупу.

Рабочие, подававшие грузы на настил, промокли по пояс и теперь, не имея возможности обсохнуть, стучали зубами от холода. Да и остальные озябли. Выручил, как обычно, главный союзник таежников — спирт. То, что оставалось во фляжке, выпили зэки, но у предусмотрительного Андрея Ермолаевича на дне ящика с образцами была припрятана заначка. Обжигающая жидкость не только согрела тела, но и развязала языки.

— Я думай, наше дело хорошо, — изрек захмелевший Бюэн. — Вода близко, сухари есть, работа нет, мало-мало гуляем, — и рассмеялся.

— Да уж, лучше не бывает — знатно устроились, — с улыбкой кивнул Петр.

Один из рабочих, с любовью взирая на Бюэна, расплылся в улыбке:

— А согласитесь, братцы, наш проводник замечательный человек.

— Эт точно! Эвенки — как дети: доверчивы, простодушны. Наверное, поэтому они так спокойно отнеслись к колонизации. Хотя и колонизации-то никакой не было. Русские селились по берегам больших рек и не тревожили коренных жителей, не вмешивались в их образ жизни. Кое-где даже наоборот, и такие случаи описаны в отчетах, казаки перенимали местный язык и местные обычаи, — начал рассказывать Андрей Ермолаевич. — Единственным следствием русского присутствия для инородцев был ясак — уплата всего-то двух соболей в год, который и воспринимался ими, не как дань, а как выражение вежливости и уважения к «белому Царю». Зато взамен они получили гарантии защиты и безопасности.

— Верно говоришь! Моя сестра вышла за лучи — хорошо, богато живет. Ее внук шибко хороший, — горячо поддержал Бюэн, похлопывая Изосима по спине.

— Русские не переделывали инородцев на свой лад, тем более не истребляли их по примеру испанских конкистадоров. Если местные желали соблюдать языческие обряды — тому никто не чинил препятствий. Можно только восхищаться мудростью российских казаков.

Андрей Ермолаевич, прервав свою речь, проверил уровень воды. Он поднялся на два вершка.

— Бюэн, я все думаю, отчего такое мощное наводнение? Дождь ведь не сильный прошел, — удивился рабочий из Башкирии Степан.

— Здесь — не сильный, в горах — сильный. Земля мерзлый, вода сразу в речку шел.

После полудня грязные буруны стали лизать настил. Встревоженный топограф распорядился рубить толстые ветви и сооружать из них третий этаж, но в это время вода, будто сжалившись, пошла на убыль. Уже к вечеру речка вернулась в свое русло. Грозный рокот сменился миролюбивым плеском. Рисковать все же не стали и всю ночь провели на дереве. Затянутое плотными тучами низкое небо давило на людей, как годами прокопченный потолок в бане.

Утром, удрученные сумрачностью почерневшей от влаги тайги, пошли собирать оленей и лошадей. Часть оронов стояла, сбившись в кучку прямо за протокой, остальных же поискать пришлось изрядно. Поэтому тронуться удалось лишь после полудня.

Дни становились все прохладней. Утром под ногами гремел отживший свое пожухлый лист. Почки, крепко сомкнув чешуйки, осмолились: приготовились к морозам. Остывший воздух теперь свободно разгуливал по обезлиственному лесу, увязая лишь в кедрачах и ельниках. На озерах росли, устремляясь к центру, прозрачные забереги. Местами они смыкались и укрывали хрупким стеклом почерневшую от холода воду.

После команды «Подъем!» требовалось усилие воли, чтобы выбраться из теплого спальника. Долгая дорога изрядно измотала людей. Они устали, истосковались по родным лицам, просторным теплым домам и мягким постелям. Осточертела и каждодневная многочасовая тряска на нартах. Одни эвенки и Изосим по-прежнему были довольны, веселы и дружелюбны. Как будто не замечали ни холода, ни сырости, ни прочих неприятных спутников осени.

Наконец подошли к гольцу со ступенчатой вершиной. На нем за один день (что значит опыт!) установили последнюю в этом сезоне пирамиду. К макушке поднимались сначала через труднопроходимые поля кедрового стланика, а выше — по ускользающим из-под ног каменистым осыпям, покрывавшим склоны горы со всех сторон.