Илья Бояшов - Бансу [Быль. Журнальный вариант]

— С Демьяновым давно вместе? — вытащил уже знакомый Васе «особистский» блокнот.

— Я уже говорил: с конца сорок второго, — хмуро ответил Чиваркин.

— Какой он?

— Как понять, какой?

— Ну, скажем… какой у него характер?

— Да нормальный у него характер, товарищ майор… Боевой, задорный. Да все там наши ребята нормальные! Вы же знаете — иных в дивизию не берут.

— Неужели?.. А вот у меня другие сведения, — усмехнулся майор, пролистывая страницы. — К примеру: старший лейтенант вашей же эскадрильи Лисицин Ф.Ф. имел связь с жительницей Фэрнбакса Глорией Нейзер; несколько раз вступал с ней в половые сношения. Идем дальше, — смочив слюной палец и внимательно на Чиваркина посмотрев, иезуит продолжил, — капитан Родченко. Какая эскадрилья? Ага. Опять ваша. Читаем: в пьяном состоянии за пределами базы вломился в квартиру некоего полковника Фриша. Отыскал там спиртные напитки. Выпил еще… Забыл свою куртку. Впоследствии все отрицал, говоря, что ошибся дверью.

Страницы продолжали шелестеть.

— Опять пьянка! — подняв брови, чуть ли не радостно воскликнул Крушицкий. — Техник Печёнкин, прикомандированный в Фэрбанкс из вашего же полка. Самоволка. Случка с женщиной. Драка с патрулем.

— Так это же отдельные случаи, — вяло проккоментировал Вася, ошеломленный осведомленностью соглядатая.

— Ну да, отдельные, — согласился тот с явной издевкой. — Вы с Демьяновым лично с американцами в Фэрбанксе встречались?

— Встречались, — кивнул Чиваркин, — не встречаться невозможно. Они же там повсюду.

— И с кем встречались? — зудил вцепившийся в пилота словно клещ Крушицкий.

— А с кем только не встречались, — с трудом сдерживался летчик. — Техники, инженеры, прочий обслуживающий персонал… В клубе на танцах стенографисток тьма тьмущая, уборщиц навалом… Из города приходили рабочие. В столовой вместе с нами под сто человек питалось. Да вы что, сами не знаете? Вы что, в Номе их не видели?

— Отставить, — вскинулся Крушицкий. — И как Демьянов себя вел? Заводил разговоры? Критиковал власть?

— Нормально себя вел, — соврал Чиваркин. — Прекрасно себя вел! Вел себя, как и полагается всякому советскому человеку.

— Я, кажется, уже ознакомил тебя, капитан, с тем, как ведут себя советские люди, стоит им только оторваться от материнской сиськи нашей родной коммунистической партии, — не без желчи заметил Крушицкий. — Девочки. Пьянка. Прочие развлечения.

— Какие могут быть прочие?! — невольно удивился Вася.

— Разные могут быть. К примеру, передача государственных тайн.

— Да не такой Демьянов! — не совсем уверенно возразил Чиваркин, и эту его неуверенность майор тотчас же уловил. Но педалировать на нее не стал.

— Американцы на базе. Какие они?

— То есть?

— Ну, привычки, особенности…

— Люди как люди, — сказал Вася. — Только механические какие-то.

— Не понял.

— Механические, — на этот раз совершенно искренне ответил Чиваркин. — Улыбаются, конечно. Приветливы, но словно механика внутри. Что-то такое искусственное: а что — не разобрать…

— Не понимаю, — сказал Крушицкий.

— Я вот тоже не понимаю, — согласился Вася. И вздохнул. — Зубы у них, у всех, словно вставные. Скалятся, а зубы белые: чистый рафинад! Как на подбор. Это от хорошей пищи.

— У нас что, пища плохая? — ляпнул особист.

Вася посмотрел на него удивленно:

— Вы чью тушенку здесь употребляете, товарищ майор? А шоколад? А галеты? У нас в мешке только хлеб свой — да и то нормально спечь не могли. Сырой, разваливается… Студень… Могли бы хоть хлеб-то по-человечески сделать?! Так что спрячьте блокнотик. И не заводите вы меня. Ей-богу, не заводите. Дел, что, других мало?

Удивительно, но Крушицкий послушался, правда, зубами скрипнул: дескать, рано или поздно выведу я вас, голубчиков, на чистую воду — только Чиваркину было уже на это плевать: отвернулся он, рассматривая здешнюю глушь, дремоту которой развеивали разве что севшая с другой стороны озерца на воду лебединая стая да злобно гоняющие друг друга по кругу утки, — и задумался о превратностях судьбы. Дернул же его тогда нечистый на этот злосчастный вираж! Теперь заварилась каша — вовек не расхлебать…

Днем ветерок окончательно разогнал мошкару, костер потрескивал, одежда сушилась. Вася с тревогой вертел в руках свой дешевый жестяной портсигар — оставалось всего десять «гильз». К облегчению летчика майор вытащил из галифе сигаретную пачку: между прочим, все тот же пресловутый «кэмел».

«Ему с таким здоровьем только и курить, — подумал Чиваркин, взглянув на особиста если не с жалостью, то с затаенным сочувствием, — как еще ноги носит».

Со стороны озерца, оттуда, где безмятежно покачивалась «Марь Ивановна», временами доносился сдавленный мат. Мужчины тоже тихо костерили матчасть гидроплана и ожидали «добро» техника. Оно, наконец, последовало, но пользы делу не принесло: во второй половине дня воцарилась хмурая облачность. А к вечеру небо и вовсе привело майора в отчаяние.

Еще одну ночь встречали во всеоружии: из трех ваг Чиваркин и майор соорудили подобие чума, обмотав ваги брезентом и плотно обложив их со всех сторон еловыми лапами. Одеялом занавесили вход: хоть какая-то преграда от наступающих мошек. Дотошливая предусмотрительность Богдановны во всем, что касалось быта, оказалась выше всяких похвал. Людмила наполнила озерной водой котелок, несколькими ловкими движениями ножа распахнула банку тушенки, достала откуда-то узелок с солью, луковицу, нарезала хлеба. Деловито приготовив на костерке похлебку, она поставила ужин перед мрачными спутниками.

— Лопайте, — разрешила великодушно.

— А кушать ладонями будем? — задумался Чиваркин.

— Эх, мужики, мужики, — вздохнула Богдановна, вытряхивая из своего волшебного мешка еще и заботливо припасенные оловянные ложки.

Легли тесно друг к другу — женщина с Васиного краю. Перед тем как заснуть, амазонка какое-то время ворочалась, оттесняя Чиваркина, который дипломатично молчал, в свою очередь сталкивая с еловой подстилки безутешного особиста. Дама захрапела первой. Судя по спокойствию, с которым она прижалась к пилоту спиной, сама мысль о том, что со стороны мужчин могут быть какие-то поползновения, ей и в голову не приходила. Проникшие в «чум» мошки по прежнему немилосердно жрали, но усталость взяла свое.

Проснулся Вася от сдавленного стона майора — распахнув одеяло, тот на четвереньках стоял у входа, с тоской, по-волчьи запрокинув голову.

По брезенту шуршало: шел проливной дождь.

Днем раньше, именно в тот момент, когда Богдановна с Чиваркиным взялись приводить в чувство застрявшую в камышах фанерную развалюху, примерно в ста милях от приютившего «Машу» водоема на полосе сонной резервной базы Найт-Филд проснулись моторы надежного «груммана» — метеорологи наконец-то дали «добро».