Илья Бояшов - Бансу [Быль. Журнальный вариант]

— В таком случае, перед тем как мы начнем собираться, пара глотков не помешает, — рассудил хирург, доставая флягу.

— Пара глотков, — предупредил лейтенант, отмахиваясь от предложенного доком угощения. Затем, с той особого вида улыбкой, которая присуща лишь двум категориям людей на всем белом свете — аристократам и профессиональным разведчикам, — обратился к неугомонному Биллу: — Ридли, я бы вам не советовал.

Мягкая просьба босса остановила протянутую к фляге руку пилота. И хотя исключительно вежливый Смит не улыбнулся точно таким же образом Дэвису Корту, тот, на всякий случай, тоже вынужден был отказаться.

Предусмотрительность Хиггинса затолкала в гидроплан и надувные матрацы: вот почему проведенная в палатках с противомоскитным пологом ночь оказалась для людей, которых согрели обильный ужин и спальники, вполне комфортной. Несмотря на вой слетевшихся к биваку, кажется, со всей округи, комаров, спасатели только похрапывали.

А вот утро оказалось нерадостным: с ветром, с мелким, сечкой, дождем. Впоследствии, когда Неторопливый Бесси и Хиггинс в помещении окружного ФБР в Лэдд-Филде остались один на один для разбора полетов, майор на все сто процентов согласился со своим подчиненным, решившим пересидеть непогоду. Логика Смита, человека здравомыслящего (и с этой логикой Хиггинс полностью солидаризовался), заключалась в следующем: если Советы все-таки и сумели организовать поиски своего пропавшего штурмана, искать его именно в тот день, когда туманы и морось загнали в норы даже таких непосед, как лисы, со всех точек зрения было совершенно бессмысленно.

Американцы не знали, с кем имеют дело: в то злополучное утро Крушицкий, беспрестанно кашляя, посылая проклятия дождю, Аляске, Америке и, разумеется, Гитлеру, держался совершенно иного мнения. Осатаневший майор знал одно — во что бы то ни стало нужно добраться до парашютной сумки: долететь до нее, добрести, доползти, землю жрать — но добраться , а там пусть весь мир летит к чертовой матери. И плевать было майору на туман, на дождь, на горы, на разваливающуюся «этажерку», на собственную жизнь, а уж тем более на жизни неказистого капитана и этой взбалмошной дуры.

— Пять минут на сборы, — прохрипел особист.

Не подозревающий об истинной подоплеке приказа Вася подчинился. Что еще оставалось делать коммунисту Чиваркину, когда во взоре другого коммуниста бушевало безумие? Кроме того, не вылезал у летчика из головы бесшабашный Алёшка Демьянов: так больно было о нем думать, что стискивал Вася зубы, и не помогал здесь подленький шепоток, что, может быть, действительно Алёшка выпрыгнул сам. Нахождение ботинка в кабине стрелка вопияло о том, что Васина вина несомненна.

Все мыслимые и немыслимые летные правила запрещали подниматься в условиях нулевой видимости, да еще с донельзя забрызганным ветровым стеклом — тем не менее чум был разобран; мокрый брезент свернут (кое-как Чиваркин запихал его в кабину), были брошены туда же вещмешки, котелок и топор. Шлепала по воде, таская пожитки, озлобленная Богдановна. Шлепал за нею Вася. Шлепал по плавням дождь. Бледный майор надрывался кашлем позади техника и пилота.

— Ну, и как мы выкрутимся? — шипела фурия летчику.

Вася только махнул рукой.

«Шаврушка» все-таки взлетела — правда, это еще ничего не значило. С трудом выведенный из анабиоза мотор полутораплана кашлял не хуже особиста, штурвал слушался со скрипом. На высоте километра небо сжалилось над ними (Ш-2 пробил облачность), но шансов на то, чтобы благополучно опуститься на выбранное для посадки озеро, плавающее где-то внизу в серо-лиловом студне тумана, оставалось предельно мало. Однако Чиваркин, всей своей дубленой шкурой доверившись опыту и какому-то шестому чувству, все-таки повел гидроплан в направлении цепи аляскинских гор — в случае благополучного приводнения до склона с предполагаемым парашютом оставалось бы совсем ничего — а там… Впрочем, он даже не размышлял, что будет там …

Пик «пятнадцать-шестнадцать» неожиданно выскочил прямо по курсу: тонкий, блестящий, подобно штыку: ходящая вверх-вниз «Марь Ивановна» чуть было не нанизалась на него, словно бабочка на иголку. Снегом сверкнул хребет. То самое Васино чувство, то его наитие, та интуиция привели самолет к цели: теперь оставалось невозможное.

Перекрестившись, летчик выключил двигатель: «трын-трын-трын» — отозвалось сердце Ш-2, прощаясь с самоубийцами, винт над ними, стрекотнув пару раз, безвольно застыл, на мгновение воцарилась тишина, смертная и ледяная (даже майор перестал драть горло), а затем все громче запел обтекающий фюзеляж и крылья воздух.

— Садимся! — закричал Вася, начиная планирование.

— Бараны! — кричала отчаянно техник.

Несмотря на то что с водным «аэродромом» Чиваркин трагически промахнулся, сжалившийся над ними Господь перехватил инициативу у дамы с косой, посадив беспомощный гидроплан на низкий березовый лес. Нырнувшая в беспросветное желе тумана старушка задела брюхом одно из невидимых деревец и подпрыгнула, когда неожиданно самортизировали его ветви. Затем все вокруг затрещало; листва билась в кабинные стекла. Подминая собой березняк, «Ивановна» поехала куда-то, словно санки с пологой горки и, окончательно запутавшись, застряла в кустарнике.

Озеро оказалось совсем близко: они не дотянули до него каких-то там десять метров. Проникший в разбитую кабину дождь моментально смыл пот с искаженных лиц. Чиваркин с Богдановной сидели молча: каждый ощупывал себя, ощущая наличие рук и ног и убеждаясь в отсутствии переломов и вывихов. Затем пилот и техник одновременно обернулись: особист Крушицкий, не обращая внимания на сочившуюся с ободранного лба кровь, уже разворачивал на коленях мокрую скользкую карту. В отличие от Чиваркина и не менее ошеломленной спасением амазонки безбожник отнесся к чуду как к данности. Вытащив компас, майор сверялся с направлением последующего рывка: задерживаться возле покалеченной «Марьи» он явно не собирался.

Крушицкий и выпрыгнул первым — на березовые ветви, на осоку — упал, вскочил, не обращая внимания на перемазанные глиной куртку и галифе. Затем этот тощий, безжалостный опричник сверил озерцо с картой.

— Кэрбиш, — определил название. — Если так, то отсюда до места километров восемь, не больше. Начинаем движение…

— Погодите, товарищ майор. Дайте хоть передохнуть чуток, — взмолился прыгнувший следом Чиваркин, удивляясь присутствию в тщедушном теле майора непонятно откуда берущейся силы: прямо как черти его все время куда-то тащили!

— Пять минут, — отрезал Крушицкий.

— Подготовиться надо, — не уступал Вася.

— Две луковицы. Две банки тушенки. Хлеб. Вот и вся подготовка.