Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

...После разговора, окончившегося поздно ночью, Водарский поручил Евгеньева заботам Захаркина. Тот провел его в соседнюю избу и сказал:

— Вот вам койка нашего председателя Марьина. Он сейчас в Фалясине, на корпусном съезде, спите здесь.

«Марьин? — подумал Евгеньев. — Я где-то слышал эту фамилию». И тут же вспомнил: «Ах да, ведь об этом гренадере и говорила мне Белла в тот день... Вот удивится она, когда я расскажу ей, что спал на его койке!»

Уснул он только под утро, а проснулся от грохота орудий где-то не очень далеко. Выскочив наружу, он увидел поспешно строившиеся на длинной деревенской улице роты и переполошившихся крестьян. Отгоняя от себя страшную догадку, Евгеньев начал озираться по сторонам и наконец увидел Захаркина.

— Что случилось? — крикнул он, подбежав.

— Немцы. Напали на наших в районе Срубовских высот... Газы пустили, сволочи! Идем туда, на выручку нашим!

— Туда? Я пойду с вами! — - крикнул Евгеньев.

— Зачем? — удивился Захаркин. — Что вам делать там? У вас ведь даже оружия нет!

— Выдайте мне что-нибудь, — умоляюще сказал Евгеньев. — Я должен быть там! Обязательно... Вместе с вами.

Захаркину некогда было допытываться, для чего этот летчик так рвется с ними в бой.

— Ладно, — махнул он рукой, — над койкой, где вы спали, висят винтовка и противогаз Марьина... Возьмите и айда в первую роту, вон она строится там!

В это время Таврический и Самогитский полки отбивали уже десятую атаку немцев. Все пространство перед окопами было завалено трупами немцев, но и гренадеры понесли страшные потери. Во многих ротах осталась едва четверть состава, и дрались они уже из последних сил.

Да, гренадеры не знали, что своим упорным, яростным сопротивлением уже сломили боевой дух противника. Для немецкого командования исход этого сражения не имел решающего значения, между тем потери, понесенные в бесплодных атаках, были удручающе велики. Еще большее замешательство вызвало у них непонятное поведение русских. Все действия внезапно атакованного противника — и то, как он быстро открыл ответный огонь, и то, с какой организованностью переходил в контратаки и выбивал немцев из захваченных окопов передней линии, — свидетельствовали о том, что эти войска хорошо управляются. Так или иначе немецкие резервы полностью были введены в бой, но не смогли изменить ситуации, в то время как наблюдатели на передовых позициях сообщали о подходе больших масс русских резервов.

И тогда генерал фон Зауберцвейг понял, что сражение проиграно, и отдал приказ о прекращении атак.

Между тем в фольварке Фалясин, неподалеку от станции Погорельцы, в корпусном клубе продолжал работать открывшийся еще накануне съезд. Делегаты от вновь избранных комитетов войсковых частей, в основном большевики или сочувствующие им, один за другим поднимались на сцену и требовали переизбрания старого корпусного исполнительного комитета, как не соответствующего настроениям солдатских масс.

Члены старого исполкома во главе с врачом-меньшевиком Куликовым отлично понимали, что если дело дойдет до голосования, то руководство корпусом перейдет в руки большевиков. Поэтому они по указанию комиссара Гродского уже второй день всячески оттягивали время.

Наконец к середине дня Куликов и прибывший от минского «комитета спасения революции» эсер Голочев получили от комиссара армии Гродского известие, которое должно было помочь им прервать работу съезда и не допустить перевыборов. Немедленно выйдя на трибуну, Куликов с драматическими нотками в голосе прокричал:

— Товарищи делегаты! Только что получено ужасное известие: оказывается, пока мы здесь по настоянию одной из фракций проводим этот съезд и обсуждаем никчемный вопрос о том, кто будет в дальнейшем заседать в исполкоме, жестокий враг, злорадно следящий за нашими мелочными распрями, воспользовался тем, что солдаты в частях корпуса остались без руководства, и, напав на этих несчастных с применением отравляющих газов, истребил их! Фронт прорван, товарищи, и враг движется сюда!.. Вот до чего довела беспринципная, непатриотическая грызня! Предлагаю немедленно прекратить работу съезда. Всем нам надо сейчас же вернуться в части, чтобы спасти остатки корпуса, приостановить разгром армии, спасти родину!

Это сообщение ошеломило всех. Сидевший в президиуме Степан Щукин, который прибыл сюда накануне, чтобы помочь корпусным большевикам в проведении съезда, сразу вспомнил о предупреждении Мясникова, что против Гренадерского корпуса готовится какая-то серьезная провокация. «Значит, вот о чем шла речь...» — подумал он. Но действительно ли там, на передовой, положение сложилось именно так, как описывает Куликов? Разве не подозрительно, что сообщение о разгроме корпуса сделано как раз в тот момент, когда съезд должен был приступить к перевыборам? Случайно ли это?

Поднявшись с места, Щукин замахал руками, призывая к тишине, потом обратился к Куликову:

— Мы требуем, во-первых, доказательств и, во-вторых, более конкретных сведений, что именно происходит на фронте, какие именно части разгромлены и где прорван фронт.

И тогда вскочил на ноги представитель «комитета спасения» Голочев и, сверля Щукина глазами, произнес с укором:

— И вам не стыдно, Щукин? Мы с вами здесь гости, посторонние, и не должны вмешиваться в дела хозяев, если на них обрушилось такое несчастье... Впрочем, что я говорю: ведь Гренадерский корпус вы, большевики, всегда объявляли «своим»... Так кто же еще, если не вы, должны были бы первыми крикнуть: «Сейчас не время съездов, не время голосований! Все должны бежать туда, на помощь нашим гренадерам!»? А вы требуете каких-то доказательств, чуть ли не свидетелей...

И вдруг сзади, оттуда, где были двери клуба, раздался громкий голос:

— Клевета! Клевета на гренадеров, на армию!.. Долой провокаторов!

Все обернулись назад и увидели группу солдат, только что вошедших в помещение. Они были облеплены грязью, черны от порохового дыма, их шинели в пятнах крови, порваны. Не было сомнений, что прибывшие недавно вышли из жаркой схватки.

Один из них, с короткой шеей и могучим торсом — это был Захаркин из 18-го Карсского полка, — быстро пройдя вперед, прыгнул на сцену и спросил у Голочева:

— Свидетели, говорите? Вот они — свидетели и участники сражения! — он показал на себя и своих спутников. — Мы только что прибыли с передовых, где немцы действительно начали против гренадеров наступление с газами... — Захаркин повернулся всем телом к зашумевшему валу и крикнул: — Но никакого прорыва фронта нет, товарищи, никакого отступления в беспорядке тоже нет! Наоборот, наши героические Таврический и Самогитский полки наголову разбили врага у Срубовских высот и с помощью подоспевших Екатеринославского и Карсского полков закрепили победу!