Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

Наша революция углубляется. Началась третья русская революция, революция рабочих и крестьян. Революция или контрреволюция. Рабочие и крестьяне или капиталисты и помещики. Другого выхода нет. Кого признаете, кого защищаете вы, так называемые социалисты-революционеры, вы — партия «крестьян»?

Но вы показали, что ваша партия не является крестьянской, она партия беспочвенных спутников буржуазии. Вы в самый решительный момент предали крестьян, отказали им в мире и земле. С вашего лица уже снята маска.

Но вы надели новую маску: создали «Комитет спасения революции», где вы предаете революцию, а не спасаете ее. Но скоро и эта новая маска будет снята с вашего безобразного лица. На фронте совершается революция. На фронте солдаты производят коренную чистку ваших авгиевых конюшен. Создаются там новые, революционные комитеты, всюду происходят армейские съезды. Через несколько дней вы не узнаете фронта. И тогда будут сочтены и ваши дни.

Революционный фронт возьмет и вашу контрреволюционную позицию, которую вы создали в Минске.

Это вопрос ближайших дней.

Знайте это, господа в черных масках!

Алеша».

После позорного конфуза с воображаемым арестом его семьи Жданов решил больше не ходить на заседания «комитета спасения революции». И не только потому, что боялся насмешек со стороны этого хитреца Алибегова и язвительного Перно. Просто он уяснил себе, что вчера выболтал им больше своих секретов, чем выведал у них. И что вообще эти заседания и бесконечные пререкания на руку только большевикам, которые выгадывают время, пока их эмиссары на фронте подтягивают к Минску верные им части. Ну нет, решил он, пора кончать с этой болтовней. Ведь чем дальше, тем меньше у нас остается шансов на какую-то победу...

И когда утром 31 октября он прибыл в штаб, то снова был полон решимости действовать. Там его уже ждала вчерашняя троица — генералы Вальтер, Довбор-Мусницкий и Копачев.

— Господа, — сказал им Жданов. — Полагаю, что ряд обстоятельств, заставивших вчера отложить наши планы, сегодня уже потеряли значение. Поэтому снова прошу отправиться в части и быть готовыми по первому сигналу начать выступление по согласованному плану. Пароль тот же: «Свершилось!»

Генерал Копачев мрачно спросил:

— Выходит, немцы будут наступать на гренадеров сегодня?

— Я сейчас иду на телеграф и лично буду следить за событиями.

— А как этот самый бронепоезд? — спросил Довбор-Мусницкий.

На этот раз ответил генерал Вальтер:

— Он еще в пути... Сегодня его ждут в Фаниполе.

— Мы примем меры, чтобы он не дошел сюда, — уверенно заявил Жданов.

— Ладно, поеду к себе, — сказал Копачев без всякого энтузиазма в голосе.

— Я также, — в тон ему откликнулся Довбор-Мусницкий.

Как только в районе Срубовских высот началась канонада, в 18-м Карсском полку, расположенном в тылу, в деревне Ятвези, была объявлена боевая тревога.

Выскочив из штабной избы, полковник Водарский минуту внимательно прислушивался к грохоту орудий и по направлению и интенсивности огня сразу понял, что к чему.

— Это артподготовка перед наступлением! — взволнованно крикнул он стоящему рядом Захаркину. — В районе Срубовских высот.

— Точно, — подтвердил тот. — А там нет командиров, надо двинуться туда на помощь!

— Немедленно свяжись с соседним Екатеринославским полком и передай, чтобы тоже выступили туда же! — приказал Водарский. — А я подниму полк.

Захаркин кинулся в штаб — звонить в полковой комитет екатеринославцев.

Тем временем на улицах Ятвези быстро строились ротные и батальонные колонны. Вокруг них в возбуждении носилась деревенская детвора. Да и взрослые, давно уже не слышавшие со стороны фронта боевой стрельбы, тоже встревоженно высыпали на улицу.

И вдруг кто-то крикнул:

— Смотрите!.. Смотрите, что это за желтое облако сюда ползет?

Со стороны Срубовских высот, подгоняемое ветром, плыло плотное маслянисто-желтое, облако, грозя накрыть деревни Ятвезь, Чернаши, Ломоши, Верба и Погорельцы.

— Газы! — наконец догадался кто-то. — Это же ядовитые газы!

Выкрик вызвал панику среди крестьян. Началась суматоха, крики, плач...

— Костры! — закричал Водарский. — Полк, бегом за деревню! Разжечь защитные костры! Сплошной линией!

Мужики бросились помогать солдатам, таскать хворост, сырые листья.

Это был довольно примитивный, но единственно доступный способ защиты. Дымовая завеса должна была и не пустить дальше, и увлечь газы ввысь. Но главное, энергичные действия солдат, бросившихся разжигать костры перед деревней, успокоили крестьян и паника улеглась.

— Теперь держитесь ближе к кострам и подкидывайте хворосту и листьев, — объяснил Водарский крестьянам. — А мы должны идти туда, на подмогу товарищам.

Полк двинулся к Срубовским высотам, откуда продолжал доноситься грохот орудий: корпусная артиллерия вела ответный огонь. Но желтое облако газов, нависшее над местом сражения, не позволяло видеть, что творится там.

Гренадеры шли в противогазах. Маски были не очень совершенными, а марш — ускоренным, люди почти задыхались. Болела голова, виски давило словно обручем, но шага гренадеры не замедлили. Скорей, скорей туда, где так нужна помощь!

Полки шагали уже второй час. Осевший в складках местности желтый туман все еще не позволял снимать противогазы. Но вот наконец дорога пошла в гору, к Срубовским высотам, откуда ветер уже сдул остатки газов. И когда начальник химической команды дал сигнал снять маски, все буквально срывали их с лиц и, жадно глотая открытыми ртами свежий воздух, валились на сырую землю.

«Вот тебе, вот тебе, вот тебе! Получил?» — мысленно ругал себя Евгеньев. — «Мерзавец, негодяй, предатель, ты этого хотел?»

Он лежал у обочины грязной дороги, прямо на земле, среди солдат Карсского полка, выделяясь в своем черном кожаном пальто, как ворон среди серых воробьев. Лежащие рядом солдаты с удивлением поглядывали на него и вполголоса переговаривались:

— Кто такой? Откуда взялся этот?..

— Не знаю... Перед выходом из Ятвези привел его Захаркин из полкового комитета и сказал, что это наш товарищ из армии, пойдет с нашей ротой...

Евгеньеву было трудно шагать в пехотном строю, да еще в противогазе, который он надевал впервые в жизни. Давала себя знать больная нога. Поэтому он только невероятным напряжением воли, словно в каком-то тумане, дотащился сюда и, наконец сорвав с лица маску, свалился на мокрую жухлую траву, шумно дыша, словно загнанная лошадь.

Но ни тяжелый марш, ни ноющая боль в ноге не могли заглушить в нем страшную мысль о том, что там, вон на тех высотах, происходит трагедия, которую он, поручик Евгеньев, быть может, мог бы предотвратить, если бы не был хлюпиком, тряпкой, а в сущности — негодяем, предателем... О господи, что же делать? Остается только одно: добраться туда и умереть вместе с теми, кого он предал...