Микаел Шатирян - Генерал, рожденный революцией [Повесть об Александре Мясникове (Мясникяне)]

— А что за раненые, откуда взялись?

— А ты что, не слыхал разве про вчерашнее сражение с немцами? — в свою очередь удивился Марьин. — Ох, брат, там было жарко!

И он начал торопливо рассказывать о сражении на Срубовских высотах, о газовой атаке, рукопашных схватках и поражении немцев.

— Ну и ну... — удивился Пролыгин. — Вот так дела...

— Да, брат, всыпали им по первое число. Но и наших полегло там порядком, в особенности в Таврическом и Самогитском полках... Да и раненых, покалеченных и отравленных газами много. Потому и новый корпусной исполком отрядил меня и еще нескольких большевиков ехать с санитарным и всячески ускорить его прибытие в Минск.

— Новый исполком, говоришь? — переспросил Пролыгин. — Значит, съезд уже состоялся?

— Конечно, хотя те стервецы делали все, чтобы сорвать перевыборы... — Тут Марьин оглянулся на стоявший неподалеку бронепоезд и спросил: — А это что за бронепоезд? Почему он стоит здесь?

— Это мой бронепоезд, — просто сообщил Пролыгин. — Собираюсь идти в Минск, на помощь нашим, да вот боюсь, как бы вместо пользы не наделать вреда...

И он, так же торопливо, как только что Марьин, рассказал о сложной ситуации в Минске и о том, почему он боится без связи с минчанами и знания тамошней обстановки отправиться туда.

— Так послушай, может, ты пойдешь за нами следом, а? — сказал Марьин. — Впереди поедем мы, санитарный, а позади нас, маскируясь за нами, ты!

— Ну и что будет? — спросил Пролыгин. — Отсюда все равно дадут телеграмму, — когда и в каком порядке мы вышли. И если там решат дать бой, то не постесняются раздолбать и ваш поезд... Нет, брат, если уж кто-то должен за кем-то прятаться, так это вы за нами.

— Да, это правда, раненых в такое дело впутывать негоже, — согласился Марьин. И, подумав, сделал новое предложение: — Тогда пошли кого-нибудь из своих с нами: свяжется с военревкомом, получит указания и вернется к вам...

— Сказанул! — рассердился Пролыгин. — Пока вы туда доедете, пока этот наш человек свяжется с военревкомом да неизвестно как прибудет сюда, пройдет черт знает сколько времени, понимаешь? Да и санитарному нельзя сейчас раньше нас соваться туда, потому как именно на станции может раньше всего начаться бой...

И в это время рядом послышался знакомый Пролыгину женский голос:

— Товарищ Марыш, вот вы где... А я ищу вас по всей станции...

Пролыгин живо обернулся и, узнав женщину, воскликнул:

— Ба! Изабелла Богдановна! Здравствуйте. Какими судьбами?

Евгеньева тоже узнала его и деловито кивнула:

— Здравствуйте... Так ведь это же наш поезд, не узнаете? Везем в Минск раненых. — И она тут же повернулась к Марьину: — Кирилл Иванович, надо спешить с отправкой поезда, ведь у нас есть тяжелораненые, которых надо срочно оперировать!

Марьин посмотрел на нее, потом на Пролыгина, почесал за ухом.

— Да вот вишь, Богдановна, получается такая петрушка, что нам с вами спешить туда без надобности...

— То есть как? — поразилась Евгеньева. — Почему? Марьин кивнул на Пролыгина, и тот объяснил.

— Неужели вы думаете, они смогут открыть огонь по санитарному поезду с ранеными? — недоуменно пожала плечами Евгеньева.

— По умыслу, конечно, не откроют, но по ошибке или сдуру, вполне может случиться... И потому лучше, если сначала туда пойдем мы с бронепоездом, наведем порядок, а потом уж придет ваш поезд, — ответил Пролыгин.

— Да и по умыслу тоже могут открыть огонь! — вдруг с жаром сказал Марьин. — Ведь мы везем не просто раненых, а гренадеров. А после того, что рассказал мне ваш муж, я понял, что там нас не очень жалуют и всякую подлость могут сотворить.

Изабелла Богдановна резко повернулась к нему, спросила:

— Так он вам рассказывал об этом?

— Угу. И мы еще с этим разберемся, дайте срок... Ну а пока идите к раненым. А мы с Пролыгиным продумаем, как все же быть...

Евгеньева, молча повернувшись, ушла.

— Что говорил ее муж? — поинтересовался Пролыгин. — Где ты его видел?

— Так ведь он же едет в этом поезде, раненый...

— Погоди, он же летчик, был при штабе армии, каким образом оказался среди раненых гренадеров? — изумился Пролыгин.

— Это длинная история, брат... Ну, что мы будем делать? Может, все же рискнем и отправим вперед санитарный?

И в это время со стороны Минска, давая протяжные гудки, подошел какой-то поезд. Оба они, Пролыгин и Марьин, повернулись в ту сторону, глядя на состав с одним классным вагоном и длинным рядом платформ, груженных шпалами и рельсами.

Потом Пролыгин увидел человека, который, соскочив с паровоза, побежал в сторону бронепоезда, и вдруг узнал: да это же Соловьев, тот самый представитель Минского военревкома, который приезжал к ним в Несвиж и просил послать помощь!

Направляясь к своему вагону, Изабелла Богдановна продолжала думать над словами Марьина о муже и все повторяла мысленно: «Так Виктор рассказал ему об этом? О том, что кое-кто в Минске и вообще в наших штабах «не жалует гренадеров»... Значит, он понял, что в тот день в споре со мной был не прав? Но почему тогда он ведет себя так странно? Почему держится так, словно это я в чем-то провинилась перед ним?»

В действительности же в последние дни оба они еще меньше, чем до этого, имели возможность разобраться в своих запутавшихся отношениях, как-то сосредоточиться и понять мысли и переживания друг друга, уразуметь, с кем что произошло и кто из них чего хочет...

Когда вчера к вечеру на станцию Городея пришло сообщение о том, что в этот день немцы внезапно напали на Гренадерский корпус, да еще с применением газов, и что санитарный поезд должен отправиться на ближайшую от места сражения станцию Погорельцы, чтобы принять раненых, то Изабелла Богдановна, конечно, сразу подумала о муже. Впрочем, все эти дни после ссоры с Виктором Ивановичем она постоянно думала о нем. Вспоминала все подробности их тяжелого, нехорошего, обидного разговора, и ею овладевали то гнев, то жалость к этому человеку, по-настоящему благородному, но до крайности растерянному, переставшему что-либо понимать в происходящем вокруг... И пока поезд шел к станции Погорельцы, Изабелла Богдановна, уверенная, что муж сидит в Несвиже, терзаемый все теми же сомнениями, с каким-то сладострастным чувством торжества думала: «Здесь его, конечно, нет!»

Да, будь Виктор Иванович сейчас рядом, она уж поговорила бы с ним... Ну как, Витенька, что ты теперь скажешь? «Не уверен... Не могу поверить...»? И теперь будешь ругать меня за то, что осмелилась пойти к Мясникову?

Но она сразу забыла обо всем этом, как только санитарный поезд прибыл в Погорельцы. К этому времени на узком деревянном перроне скопилось уже несколько сот раненых. Их привозили на телегах и подводах, а многие легкораненые добрались сюда пешком. Кругом стоял гомон голосов, стоны тяжелораненых и громкий, надрывный кашель отравленных газами, которых оказалось довольно много.