Инга Самойлова - На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре-2 [СИ]

— Господин адвокат оставил вам документы, — ответила она.

— Какие еще документы?!

Арина положила на край стола толстый конверт и отступила в сторону. Глебов смотрел на него как на злостного врага, затем сквозь зубы произнес:

— Брось в топку.

Та снова удивленно взглянула на хозяина:

— Так это ж документ, как можно?

— Брось в топку, Арина, — сказал он и быстрым шагом вышел из кабинета.

Арина бережно взяла в руки пухлый конверт и протерла краем фартука, словно он запылился.

— Как можно в топку? — пробурчала она. — Это же документ. А если что важного? А они: «В топку». Экий странный Алексей Петрович…

Алексей провел рукой по волосам. Его охватывали злость и отчаяние поочередно. Жизнь рушилась, как карточный домик. Катарина постепенно умирала. Пашка станет круглой сиротой. А Лиза. Лиза, узнав о его якобы смерти, быстро утешилась в объятиях мальчишки, сосунка! А он-то думал, что ее любовь крепка. И не смотря на размолвку и разлуку, она к нему вернется. Вот дурак! Но ничего, он вырвет ее из своего сердца. Пусть только она оставит его в покое. Она ему не нужна. Не надо ныть — лучше злиться. Очень сильно злиться, чтобы не лезли в душу. Оставили в покое.

Дверь спальни Катарины отворилась, и вышла сиделка с тазиком в руках. Когда она прошла мимо, Алексей в нерешительности остановился возле порога спальни, затем взялся за ручку, отворил дверь. В комнате пахло лекарствами, свет был приглушен плотно затянутыми шторами, а с постели раздавалось прерывистое дыхание Катарины. Глебов внутренне содрогнулся, но в комнату вошел.

— А я думала, ты уж не войдешь, — раздался слабый голос Катарины.

— Прости. Я не хотел беспокоить, — Алексей сел на стул подле ее кровати.

— Скоро никто не сможет побеспокоить, — она попыталась улыбнуться. — Ты выглядишь отвратно. Пьешь?

— Пью.

— Не пей. Не надо. — Она закашлялась. — Паша где?

— В гостиной. Играет. Позвать?

— Нет, не надо. Не хочу, чтобы он помнил меня такой, — Катарина закрыла глаза. — Мне осталось мало.

— Перестань. — Алексей коснулся ладонью ее головы. Она открыла глаза, а Алексей отнял руку.

— Нет, не надо. Не убирай.

Алексей снова погладил ее по волосам. Она закрыла глаза, вздохнула:

— Так хорошо. Твои руки забирают боль.

Они помолчали.

— Помнишь, когда-то я в тебя была влюблена.

Алексей промолчал. Он помнил. И помнил, сколько было от этого хлопот.

— Ты особенный. Был и сейчас такой.

— Да уж, я особенный, — усмехнулся Глебов. Катарина посмотрела на него:

— Да, особенный. Но Костик был для меня всем. Хорошо, что я вовремя поняла, что его теряю. А он мне снился во сне! Улыбался.

Она помолчала. Алексей погладил ее по голове как ребенка. Катарина всегда была красива, но он привык к ней относиться как к сестре. И не потому, что он не замечал ее красоты, а потому что придерживался правила «Найти верного друга сложнее, чем красивую женщину». Он выбрал дружбу Костика, и ни разу не пожалел. Возможно, он просто не был влюблен в Катарину.

— Скажи, Глебов, а ТАМ что-нибудь есть? Я с ним увижусь?

Алексей не знал, что ответить. Есть ли что-нибудь там? Как он может ответить? Рай и ад — есть, но они на земле.

— Прости меня, Глебов. За все прости, — Катарина вздохнула, умиротворенно закрыла глаза. — Ты — особенный. Ты простишь. Всегда прощаешь. Бог тебя любит.

Глебов слабо усмехнулся. Это он-то прощает? Это онто у Бога в любимчиках?

Катарина спокойно задышала. Уснула спокойным за последнее время сном. Алексей бесшумно поднялся. «Любимчику Бога» так гадко на душе, что он отправляется очередной раз напиться. Чтобы забыться, хотя бы на время.

Ресторанчик Палкина встретил теплом, огнями, музыкой, забористым алкоголем и хорошей закуской. Глебов в последнее время стал завсегдатаем ресторана и для него всегда был готов столик.

Но в этот раз Алексею представилась весьма неожиданная компания. В зале он столкнулся с посетителем, они оба вежливо извинились, но тут же друг друга узнали.

— Алексей Петрович!

— Господин Ульянов? Вы в Петербурге?

Мужчина улыбнулся. В его глазах плясали озорные огоньки.

— Весьма рад вас видеть. Вы один?

— Да. Присоединяйтесь. Для меня здесь всегда заготовлен свободный столик.

— Нет уж, вы пожалуйте к нам. У нас отдельная кабина. В зале слишком шумно, не поговорить. — Ульянов опомнился. — Позвольте представить. Воровский [93] Вацлав Вацлавович Воровский (псевдонимы: Орловский, Шварц, Жозефина и др.) (1871, Москва -1923, Лозанна) — российский революционер, публицист, литературный критик. В 1894 г. вступил в РСДРП. В 1905 г. приехал из-за границы в Санкт-Петербург, сотрудничал в большевистских газетах и журналах, занимался закупкой оружия для боевых дружин. . С Гусевым вы знакомы. Глебов Алексей Петрович.

— Да, наслышан, — Воровский пожал руку Алексею.

Они прошли в отдельный кабинет. Все как положено: закуски, горячее, спиртное.

За столом говорили обо все и ни о чем. Тон задавал Ульянов, подкидывая темки. Сам он говорил мало — впрочем, как и Алексей — предпочитал слушать, но порой вставлял коронные свои фразы: «архидлинно, пусто, скучно», «болтовня», «ха-ха», еще раз «ха-ха» или же «вздор, ложь, клевета».

Алексей тяготился. Ему было «скучно», разговоры — пустая «болтовня». На самом деле он чувствовал во всем недоговоренность, присутствующие господа вели беседу так, словно что-то им мешало. Точнее кто-то. И этим кто-то был никто иной, как Глебов. Да, Алексей чувствовал себя лишним. Откланяться, назвав любую правдоподобную причину, и уйти. Сходить в кабак напротив и напиться? Идея, по сути, не плоха, так он в принципе планировал провести вечер.

Глебов как раз обдумывал предлог для того, чтобы удалиться, когда господа завели беседу о литературе. Воровский перечислял произведения, имевшие некогда большой успех, а через некоторое время становившиеся настолько скучными, что кроме равнодушия ничего уже не вызывали. Он приводил в примеры некоторые вещи Жорж Санд, «Вертера» Гёте, «Бедную Лизу» Карамзина, «Знамение времени» Мордовцева и что-то другое. Алексей многозначительно взглянул на свои часы, кашлянул, чтобы чуть-чуть привлечь внимание. Но Ульянов, наблюдавший за ним последних несколько минут, неожиданно его спросил:

— А вы что скажете?

— О чем?

— О потерявших актуальность произведениях, конечно. Алексей смотрел на Ульянова. Зачем тот его остановил?

Он слегка пожал плечами:

— Согласен, многие быстро устарели и надоели.

— А что вы скажете о романе Чернышевского «Что делать?»

Гусев и Воровской в раз замолчали. Почему? Глебов усмехнулся:

— Читал. Давно. В конце восьмидесятых.

— И как?

Алексей вновь усмехнулся. Ульянов дотошно его пытал. Зачем?