Инга Самойлова - На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре-2 [СИ]

— Ну-с?

Гусев предостерегающе подал знак Глебову, а он с едва скрываемой улыбкой ответил:

— Трудно представить себе что-либо более претенциозное. Большинство страниц романа написаны таким языком, что их читать невозможно.

Ульянов стремительно взметнулся так, что стул под ним заскрипел. Скулы его покраснели. Гусев отчаянно стукнул себя по лбу. Глебов усмехнулся.

Ульянов же бросил Алексею:

— Как в голову может пр-рийти чудовищная мысль назвать пр-ретенциозным и бездар-рным произведение Чернышевского!

Глебов пожал плечами:

— Может. Сюжет мелодраматичен. Любовная история, каких немало.

— А я заявляю: недопустимо называть пр-ретенциозным и бездарным роман «Что делать»! Он увлек многих. Увлек моего брата, он увлек меня. Он меня всего глубоко перепахал! Могло ли это быть, если бы Чернышевский писал бездарно и пр-римитивно? Никогда! Когда вы читали «Что делать», господин Глебов? Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло!

Алексей пожал плечами:

— Почему? Потому что, произведение не просто и подчёркнуто занимательное, авантюрное, а мелодраматическое начало романа должно было не только привлечь массы читателей, но и сбить с толку цензуру?

Ульянов быстро успокоился и сел на место, а Алексей продолжил:

— Да, конечно, внешний сюжет романа — любовная история, однако в нём революционно новые экономические, философские и социальные идеи. Поэтому-то вы считаете его большим и талантливым представителем социализма? — уточнил он с улыбкой.

Ульянов улыбнулся как пойманный за сладким мальчишка:

— Сам Маркс называл его великим русским писателем.

— Эту вещь Маркс, наверное, не читал, — едко заметил Глебов.

Глаза Ульянова блеснули.

— Откуда вам знать, что Маркс ее не читал?

Алексей рассмеялся.

— Вы смеетесь?

— Забавно, господин Ульянов. Вам всегда и во всем нужно доказать свою правоту? Я пасую.

— Вы специально подначивали меня, — заметил тот. — Зачем?

— А вы? Зачем? Устроили проверку?

Ульянов громко рассмеялся:

— Вы мне симпатичны! Что-то такое в вас, безусловно, есть.

После очередной порции горячительного напитка и закусок, Ульянов подкинул приятелям философскую темку. Гусев и Воровский не прочь были поговорить и о философских подходах.

Между ними завязался спор. Тот и иной в своей манере пытался доказать особенности диалектики и эклектизма [94] Диалектика — метод аргументации в философии, а также форма и способ рефлексивного теоретического мышления, исследующего противоречия, обнаруживаемые в мыслимом содержании этого мышления. Эклектизм — способ построения философской системы путём сочетания различных положений, заимствованных из других философских систем. , на что, в конечном счете, Ульянов лишь фыркнул:

— Спор, который здесь происходит, производит впечатление, примерно, такого характера, как говорил мой один знакомый: «Два человека спрашивают друг у друга, что такое стакан. Один говорит: «это стеклянный цилиндр, и это истина». Второй говорит: «стакан, это — инструмент для питья, это истина»!

Алексей повертел пустой стакан в руках:

— А вы как объясните? Разницу между эклектизмом и диалектикой. — Он протянул Ульянову стакан, кивнул на него. — На примере того же самого стакана.

Глаза Ульянова азартно загорелись:

— Я отвечу. — Ульянов повертел стакан в руках, поставил на стол, внимательно изучая. — Стакан есть, бесспорно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья. Но стакан имеет не только эти два свойства или качества, а бесконечное количество других свойств и качеств, опосредованных со всем остальным миром. Стакан есть и тяжелый предмет, который может быть инструментом для бросания.

Глебов усмехнулся, а Ульянов задумчиво продолжил:

— Стакан может служить как пресс-папье. Как помещение для пойманного насекомого. Стакан может иметь ценность, как предмет с художественной резьбой или рисунком, совершенно независимо от того, годен ли он для питья, сделан ли он из стекла, является ли форма его цилиндрической или не совсем, и так далее и тому подобное.

Все внимательно слушали его слова: Глебов с интересом, Воровской с задумчивостью, Гусев хмурясь и недопонимая аллегорий. Ульянов же, задумавшись, замолчал.

— Далее, — заметил Глебов.

Ульянов посмотрел на него. Глаза его смеялись:

— Если мне нужен стакан сейчас, как инструмент для питья, то мне совершенно не важно знать, вполне ли цилиндрическая его форма и действительно ли он сделан из стекла. Но зато важно, чтобы в дне не было трещины или же чтобы нельзя было поранить себе губы. Если же мне нужен стакан не для питья, а для такого употребления, для которого годен всякий стеклянный цилиндр, тогда для меня годится и стакан с трещиной в дне или даже вовсе без дна и тому подобное.

— Логично, — заметил Алексей, на что Гусев весело добавил:

— Но не понятно.

Ульянов засмеялся, утер слезы, выступившие на глаза, затем ответил:

— Невежество менее удалено от истины, чем предрассудок! — потом продолжил: — Логично, но логика формальная, которой ограничиваются в школах. Такая логика берет формальные определения, руководясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим. Если при этом берутся два или более различных определения и соединяются вместе совершенно случайно, и стеклянный цилиндр и инструмент для питья, то мы получаем эклектическое определение, указывающее на разные стороны предмета и только.

— С эклектикой все понятно. А диалектика? — Глебов ждал ответа. Ему нравилось умения Ульянова философски рассуждать, доказывать, изъясняться. Давно ему не хватало таких собеседников!

Глаза Ульянова лукаво блеснули:

— Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше. Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и опосредствования. Мы никогда не достигнем этого полностью, но требование всесторонности предостережет нас от ошибок и от омертвения. Это, во-первых. Во-вторых, диалектическая логика требует брать предмет в его развитии, изменении, «самодвижении», как говорил Гегель.

— А в отношении стакана?

— По отношению к стакану это не сразу ясно. Но и стакан не остается неизменным. В особенности меняется назначение стакана, употребление его, связь его с окружающим миром.

— А в-третьих?

— Есть в третьих, и в четвертых. Так, в-третьих, согласно диалектики, вся человеческая практика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку. В-четвертых, диалектическая логика учит, что «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», как любит говорить, вслед за Гегелем, Плеханов… Я, разумеется, не исчерпал понятия диалектической логики. Но пока довольно и этого [95] Прим. автора: В. И. Ленин в своей работе «Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина». . Не правда ли, господа?