Якоб Тик - Зигфрид

У костра справлялись чудеса новолуния и колдовства.

Не раз можно было видеть среди темноты рубиновые глазки старого гнома; не был он лесником, он выползал из норы покурить трубку с киркою в руке: он боролся под землей с притяжениями.

Жаркими августовскими ночами бегали лесные собаки, чернобородые и безумные; они были как люди, но громко лаяли.

Приходил и горбун ночью.

В час туманного рассвета вдалеке разливались влажные, желтые краски. Горизонт бывал завален синими глыбами. Громоздили глыбу на глыбу. Выводили узоры и строили дворцы.

Громыхали огненные зигзаги в синих тучах.

Бледным утром хаживал среди туч великан.

Молчаливый великан опрокидывал синие глыбы и шагал по колена в тучах.

В час туманного рассвета сиживал у горизонта на туче, подперев безбородое лицо.

Беззвучно смеялся он каменным лицом, устремляя вдаль стеклянные очи… Взметывал плащ свой в небеса и пускал его по ветру…

Исчезал, пронизанный солнцем.

Были темные времена кулачного права и гигантов.

Среди необъятных лесов ютились рыцарские замки. Рыцари выезжали грабить проезжающих.

Отнимали и убивали.

В те времена можно было встретить мрачного всадника, горбоносого с козлиной бородой.

Всадник ездил по чаще и призывал козлоногого брата.

И в ответ на зов смотрел из чащи козел тупыми глазами ужаса: недаром ходили козлы вместе с людьми на шабаш ведьм.

Прижимал рыцарь руки к груди, поглядывал на козла и пел грубым басом: «Козлоногий брат мой!..»

Сам был козлобородый рыцарь. Сам отличался козлиными повадками: водил проклятый хоровод и плясал с козлом в ночных чащах.

Был холм, поросший ельником. С холма открывалась туманная даль. Вечерело.

На черно-эмалевый горизонт выползал огромный красный шар. Проезжий рыцарь в грусти затянул разбойничью песню.

Вдали, на горе, высились силуэты башен: это был замок. Сзади высоко взметнулись тяжелые, синие купола, излучающие молнии.

Рыцарский замок стоял стар и мрачен. Окна его были из драгоценных стекол.

Низки были своды темных коридоров.

Там жил мальчик. Он был робок и бледен. Уже сияли глаза его, темные, как могила. Это был сын рыцаря.

Скучная темнота окутала младенчество робкого мальчика.

Ранее из темноты звучал серебристый голос. Милое, худое лицо выступало из сумрака.

А потом совсем утонуло материнское лицо в сонную темноту. Не звучал серебристый голос.

Помнил он сквозь туман горбоносого рыцаря с черной козлиной бородой и острым взглядом.

Даже звери косились на темного отца, а собаки выли и скалили ему зубы.

Вспоминал наезды темного рыцаря в замок.

Выносили образа. Пугались. В коридорах топтались и шумели неизвестные.

Сам бледный мальчик в озаренных коридорах встретил странного незнакомца.

Однажды ранней осенью молния убила темного рыцаря.

Был у тихого мальчика чудный наставник в огненной мантии, окутанный сказочным сумраком.

Водил мальчика на террасу замка и указывал на мутные тени. Красный и вдохновленный, учил видеть мечты.

И грезы посещали мальчика: он свел знакомство с самим великаном. По ночам к замку приходил великан, открывал окно в комнате у бледного мальчика и рассказывал ему своим рокочущим, бархатным голосом о житье великанов.

Однажды в солнечный день постучал великан пальцем в окно к ребенку, а однажды проходил вечером старый великан и бросил на замок свою длинную тень.

Но прошло детство. Улетели с детством туманные сказки.

Он стал красавцем юношей. Носил латы. У него было бледное лицо с запоминающимися чертами, большой нос и курчавая бородка.

Он казался отдаленным свойственником козла.

Стал он рыцарем этих мест. Часто задумывался на берегу великой реки.

По реке ходили волны.

Прежний рыцарь носил железные латы и вороново крыло на шлеме. Был горбоносый и одержимый.

Однажды осенью привезли его в замок с черно-синим лицом, спаленым лиловою молнией.

После смерти заговорили о днях безумств. О том, как близ замка падал кровавый метеор, а дворецкий всю ночь ходил в коридорах замка.

Как он носил красный шарик на серебряном блюде. Подавал горячий шарик старому рыцарю.

Обуянный ужасом волшебств, рыцарь подбрасывал горячий шарик и пел грубым басом: «Шарик, мой шарик».

И это был обряд ночного ужаса.

Молодой рыцарь знал, что от старых мест подымаются старые испарения ужасных ночей: он бросил дедовский замок и построил новый на берегу великой реки.

И когда подъезжал к своей обители, вдалеке шумел сердитый лес, посылая угрозы.

Молодой рыцарь жаждал заоблачных сновидений, но в душе поднимались темные наследственные силы.

Иногда он подходил к окну замка, чтобы любоваться звездными огнями, а у окна подстерегали…

Вытягивались в знакомое очертание… Кивали. Улыбались… Приглашали совершить обряды знакомых ужасов… Нашептывали знакомые, невозможные слова…

Понимал молодой рыцарь, что не Бог зовет его к себе… Испуганный приходом неведомого, зовущего в тишину ночную, тщетно падал перед озаренным Распятием.

Потому что от старых мест тянулись старые испарения ночного ужаса… И все кивали, все улыбались… Приглашая совершить обряды знакомых ужасов… Нашептывали невозможно-бредовые слова.

И рыцарь садился на коня. Как угорелый, мчался вдоль лесов и равнин, чтобы заглушить слова неведомого, зовущего в тишину ночную…

Бывало на лесной поляне качаются золотые звездочки и пунцовые крестики, а уже страх пропадает, становится туманным и грустно-задумчивым.

Бывало, разливается рассвет, а в вышине совершается белая буря над застывше-перистыми тучками, и они разметываются по бледно-голубому.

А ужас убегает, полыхая зарницами с далекого запада.

Тогда останавливает молодой рыцарь коня, отдыхает от страха на рассвете.

А у ног его качаются золотые звездочки и пунцовые крестики на длинных стебельках…

Когда заезжал рыцарь далеко в лесную глушь, бывало, из лесной глуши приходило легкое дуновение.

Словно звук лесной арфы замирал в стволистой дали. Словно была печаль о солнечных потоках.

Словно просили, чтобы миновал сон этой жизни и чтобы мы очнулись от сна.

Уже вечер становился грустно-синим, а рыцарь все прислушивался к пролетающему дуновению.

Уже стволистая даль подергивалась синей, туманной мрачностью. Уже в мрачной стволистой синеве горели багровые огни.

Где-то вдали проезжала лесная колдунья верхом на свинье. Раздавалось гиканье и топот козлоногих.

И задумчивый рыцарь возвращался домой.

Однажды на закате ехал рыцарь. Звуки впереди. Все ближе раздавалась горняя молитва, как бы вихрь огня.

Протекал зеленый ручеек. Был огонь на водах изумрудных.

На лесном холме стояли два мечтательных гнома. Они глядели вслед проезжавшему рыцарю и подпирали короткой рукой скуластые свои лица.