Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Далее же, дорогой Курион, тебе следует проявить политическую активность. Если хочешь иметь список полезных новых законов, я с удовольствием тебе его предоставлю, хотя считаю, что ты и без моих указаний можешь продумать, что стоило бы провести. Действуй самостоятельно – и тогда в Мартовские календы твое вето на постановку вопроса обо мне и о моих провинциях будет для boni настоящим выстрелом из скорпиона.

Выработку стратегии поведения оставляю полностью за тобой. Можно ли полагаться на человека, у которого связаны руки? Но если появится что-то, что нужно обговорить, я к твоим услугам.

Хотя предупреждаю: boni бездействовать не будут. Оправившись от удара, они начнут деятельно искать способы сделать твою задачу более сложной. А может, и более опасной. Главное слабое место великого трибуна в том, что он смертен. Ты мне симпатичен, Курион, и я не хочу увидеть, как сверкнут на Форуме ножи, направленные на тебя. Или как тебя сталкивают с Тарпейской скалы.

Сделают ли тебя десять миллионов свободным от всех обязательств? Если сделают, считай, что они у тебя есть. Я напишу сейчас и Бальбу, так что ты можешь явиться к нему в любое время по получении этого письма. Несмотря на кажущуюся склонность к болтливости, он очень благоразумный человек. То, что словно бы походя слетает с его языка, продумано до междометий.

Поздравляю тебя с твоим выбором. Фульвия – интересная женщина, а интересные женщины редки. В ней есть настоящая страсть, она будет предана тебе и всем твоим устремлениям. Впрочем, ты знаешь это лучше меня. Пожалуйста, передай ей мои лучшие пожелания и скажи, что я с удовольствием с ней повидаюсь, когда вернусь в Рим.

Вот. Десять миллионов потрачены с пользой. Но когда же он сможет покинуть Дальнюю Галлию? Стоял июнь, а эта перспектива все еще оставалась весьма туманной. С белгами вроде бы покончено, но Амбиориг и Коммий все еще на свободе. Поэтому белгов придется еще разок проучить. Зато с племенами Центральной Галлии все теперь будет в порядке. Арверны и эдуи, легко отделавшиеся, больше не станут слушать таких, как Верцингеториг или Литавик. Подумав о Литавике, Цезарь содрогнулся. Сто лет подчинения Риму не убили в нем галла. И возникает вопрос: не таковы ли все галлы? Опыт подсказывал, что страх и террор в конечном счете бесперспективны. Отношения, на них основывающиеся, не выгодны ни Риму, ни Галлии. Но как подвести галлов к тому, чтобы они сами поняли, в чем их судьба? Сейчас – страх, террор. А когда обстановка улучшится, будут ли они благодарны? Или всегда будут помнить о пережитом? Война для людей, отличных от римлян, – это занятие, замешанное на страстях. Эти люди идут в битву, кипя праведным гневом, одержимые жаждой убить как можно больше врагов. Но подобный накал эмоций недолговечен. Когда все уляжется, воины возвращаются по домам. Они уже хотят мира. Хотят жить обычной жизнью, смотреть, как растут дети, сытно есть и не мерзнуть зимой. Только Рим превратил войну в доходное дело. И потому он всегда побеждает. Римские солдаты тоже обучены ненавидеть противника, но дерутся с холодной головой. Тщательно вымуштрованные, абсолютно прагматичные, совершенно уверенные в себе. Они понимают разницу между проигранным боем и поражением в войне. Они также понимают, что победа куется задолго до того, как полетят первые копья. Сражения выигрываются на тренировочных плацах. В цене дисциплина, сдержанность, ясность мысли и отвага. А также профессиональная гордость. Ни у одного народа нет таких солдат. А таких солдат, как у Цезаря, нет ни в одной другой армии Рима.

В начале квинтилия пришли тревожные вести. Цезарь все еще был в Бибракте с Антонием и двенадцатым легионом, хотя он уже дал Лабиену приказ усмирить треверов, а сам собирался в земли Амбиорига, в Галлию Белгику. Эбуронам, атребатам и белловакам следовало дать последний и самый жестокий урок.

Марк Клавдий Марцелл, теперешний младший консул, публично выпорол гражданина колонии Цезаря Новый Ком. Конечно, не своими белыми ручками. Все сделали по его приказу. Вред был нанесен непоправимый. Римского гражданина не дозволялось пороть. Его можно было лишь отстегать прутьями из фасций ликторов, да и то не по спине. Спина римлянина защищалась законом. Этим Марк Марцелл объявил всей Италийской Галлии и Италии, что многие из тех, кто считает себя римскими гражданами, никакие не граждане. Их можно пороть, и их будут пороть.

– Я этого не потерплю! – сказал Цезарь Антонию, Дециму Бруту и Требонию, белея от гнева. – Люди Нового Кома – римские граждане! Они мои клиенты, и я обязан их защитить.

– Дальше в лес, больше дров, – мрачно пробормотал Децим Брут. – Все Клавдии Марцеллы сделаны по одному образцу, а сейчас трое из них достигли возраста, когда можно претендовать на консульский пост. Ходят слухи, что они вознамерились избираться в консулы поочередно. Марк преуспел в этом году, его двоюродный брат Гай придет ему на смену, а после курульное кресло займет его родной брат, тоже Гай. Boni свирепствуют. Они так подмяли под себя избирателей, что нет никакой надежды провести в консулы двух кандидатов от популяров, пока, Цезарь, на сцену не явишься ты. Но даже тогда тебе могут подсунуть в коллеги кого-то вроде Бибула. Или – о боги! – его самого!

Злость помешала Цезарю засмеяться. Он растянул губы в тонкую линию и свирепо сузил глаза:

– Нет, никакой Бибул больше моим коллегой не станет. Я проведу в младшие консулы кого захочу. Но это сейчас ничего не меняет. Италийская Галлия – моя провинция, Децим! Как смеет Марк Марцелл пороть моих людей?

– У тебя нет imperium maius , – пояснил Требоний.

Цезарь фыркнул:

– О да, подобные полномочия предоставляются только Помпею!

– Что ты можешь сделать? – спросил Антоний.

– Очень многое, – ответил ему Цезарь. – Я уже послал к Лабиену с просьбой отдать мне пятнадцатый легион. И Публия Ватиния тоже. А Лабиен заберет шестой легион.

Требоний выпрямился.

– Пятнадцатый, безусловно, прошел хорошую школу, – сказал он, – но его люди пробыли на войне только год. И насколько я помню, все они родом с той стороны Пада. А большинство – из Нового Кома.

– Вот именно, – был ответ.

– А Публий Ватиний предан тебе беззаветно, – задумчиво произнес Децим Брут.

Откуда-то появилась улыбка.

– Надеюсь, не больше, чем ты или Требоний.

– А как же я? – требовательно спросил Антоний.

– Ты родственник, – усмехнулся Требоний, – так что сбавь тон.

– Ты собираешься послать пятнадцатый и Ватиния охранять Италийскую Галлию? – спросил Децим Брут.

– Да, собираюсь.

– Я не знаю силы, которая могла бы остановить тебя, Цезарь, – сказал Требоний, – но разве Марк Марцелл и сенат не воспримут это как объявление войны? Я не имею в виду подлинную войну, я говорю о войне умов.