Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Я прибыл, потому что брат просит меня сопровождать его в апреле в Киликию, – сказал Квинт Цицерон.

– Похоже, тебя не очень радует такая перспектива, Квинт, – тихо заметил Цезарь. – Мне будет тебя не хватать.

– И мне тебя тоже. Три года в Галлии были лучшими в моей жизни.

– Рад слышать это, потому что легкими эти годы не назовешь.

– Согласен. Но может, именно тем они и хороши. Я… я ценю твое доверие, Цезарь. Были случаи, когда я заслуживал нагоняя, как в деле с сигамбрами, но ты никогда меня не ругал. Не вынуждал чувствовать себя неудачником.

– Дорогой Квинт, – Цезарь тепло улыбнулся, – мне не в чем тебя упрекнуть. Ты замечательно со всем справлялся. И я хотел бы, чтобы ты оставался со мной до конца. – Улыбка исчезла, взгляд вдруг стал отстраненным. – Каким бы этот конец ни был.

Озадаченный Квинт Цицерон вопросительно глянул на Цезаря, но его лицо опять стало невозмутимым. Естественно, старший брат Цицерон очень подробно описал младшему события в Риме, но Квинт не знал Цезаря так хорошо, как знали его Требоний и Децим Брут. И он не был в Бибракте, когда тот награждал солдат тринадцатого и пятнадцатого легионов.

Таким образом, Цезарь пошел в Кенаб, а Квинт Цицерон с тяжелым сердцем отправился в Рим. Перспектива стать легатом брата не сулила ни выгод, ни удовольствия. Снова оказаться под каблуком Марка! Снова нотации, поучения, наставления. Нет, порой родственные связи – это настоящие оковы! О да…

Был конец февраля, приближалась зима. Кенаб лежал в руинах, и там не было никого, кто мог бы оспорить намерение Цезаря использовать оппид в своих целях. Он устроил лагерь в крепостных стенах, разместил некоторых солдат в уцелевших домах, а остальных для максимального утепления заставил обложить дерном палатки и забросать их сверху соломой.

А потом поехал в Карнут – повидать главного друида.

Тот выглядел постаревшим. Лицо изможденное, светлые золотистые волосы припорошены сединой, голубые глаза потухли.

– Глупо было противостоять мне, Катбад, – сказал победитель.

О, это был истинный победитель! От макушки до пят! Неужели в мире нет ничего, что могло бы ослабить невероятную уверенность, исходящую от этого человека? Эта уверенность сияла над ним, как нимб, плотно окутывая мускулистое худощавое тело. Почему боги допустили, чтобы в Галлию был послан именно он? Ведь в Риме так много бездарных лентяев!

– У меня не было выбора, – ответил Катбад, гордо вскидывая подбородок. – Я полагаю, ты пришел, чтобы взять меня в плен и повести за собой на своем триумфальном параде.

Цезарь улыбнулся:

– Катбад, Катбад! Ты принимаешь меня за глупца. Одно дело взять в плен противника на поле боя или непокорного царя. Но делать своими жертвами жрецов – полное безумие. Надеюсь, ты заметил, что ни один друид не был схвачен и что никому из них не запретили исцелять страждущих и давать нуждающимся советы.

– Почему наши боги стоят за тебя?

– Я думаю, они заключили союз с Юпитером Всеблагим Всесильным. В мире богов, как и у нас, действуют свои законы. Очевидно, боги почувствовали, что силы, соединяющие их с галлами, каким-то таинственным образом ослабевают. Не по причине оскудения религиозного рвения в галлах. Просто грядут перемены, Катбад! Земля вращается, люди меняются, времена приходят и уходят. Может быть, они пресытились человеческими жертвоприношениями. Боги тоже подвержены переменам, Катбад.

– Ты человек весьма практичный, ты политик. Как можешь ты рассуждать о религии?

– Я всем сердцем предан своим богам.

– А душой?

– Мы, римляне, не верим в души так, как вы, друиды. Все, что остается после тела, – только лишенная сознания тень. Смерть – это сон, – сказал Цезарь.

– Тогда ты должен бояться ее больше, чем мы, верящие, что будем жить после смерти.

– Я думаю, мы меньше боимся ее. – Голубые глаза вдруг наполнились болью, горечью, гневом. – Да и зачем желать продолжения? Ведь жизнь – это юдоль слез, цепь нескончаемых испытаний. Каждая завоеванная пядь земли оплачена милями поражений. Право на жизнь завоевывается, Катбад. Но какой ценой! Какой ценой! Знай, никто и никогда не победит меня. Я никому этого не позволю. Я верю в себя, и я знаю, как проживу свою жизнь.

– Тогда в чем же юдоль слез? – спросил Катбад.

– В способах. В людском упрямстве. В отсутствии проницательности. В неумении расчислить, как поступить лучше, милосерднее. Семь долгих лет я пытался заставить галлов понять, что победа останется не за ними, что для будущего благополучия своей земли им следует подчиниться. А как поступают они? Бросаются в пламя, как мотыльки. Заставляют меня убивать, обращать в рабство, разрушать хутора, деревни и города. Я хотел бы сделать свою политику более мягкой и мирной, но мне этого не дают! Как тут быть?

– Ответ прост, Цезарь. Они не уступят, значит уступи ты. Это ведь ты внушил галлам мысль, что они должны когда-нибудь стать единым, могущественным и сильным народом. А раз уж они усвоили это, ничто не способно заставить их думать иначе. Мы, друиды, будем петь о Верцингеториге многие тысячи лет!

– Они уступят, Катбад! Должны уступить, ибо я им не уступлю. Вот почему я и пришел к тебе с просьбой. Уговори их не перечить мне больше. Иначе у меня не останется выбора и я поступлю со всей Галлией, как поступил с битуригами. Но сам я этого не хочу. В ней тогда никого не останется, кроме друидов. Что это за удел?

– Я не буду их уговаривать, – сказал Катбад.

– Тогда я начну с Карнута. Это единственное место, где до сих пор ничего не тронуто. Ваши сокровища священны и неприкосновенны. Но бросьте мне вызов – и я разграблю Карнут. Сами друиды, их жены и дети останутся невредимыми. Но Карнут потеряет все, что в нем накоплено за столетия.

– Тогда начинай. Грабь Карнут.

Цезарь вздохнул:

– Воспоминания о жестокости – плохое утешение в старости, но я сделаю то, к чему меня принуждают.

Катбад засмеялся:

– О, все это чушь! Цезарь, ты ведь хорошо знаешь, что тебя любят все боги! Зачем же ты мучаешь себя напрасными мыслями? Ты не доживешь до старости, боги этого не допустят. Они заберут тебя в зените славы. Я это провижу.

Цезарь засмеялся.

– Вот за это благодарю тебя! Карнут спасен! – Все еще продолжая смеяться, он пошел к выходу и бросил через плечо: – Но Галлия – нет!

Весь первый месяц этой тяжелой зимы Цезарь гонял карнутов с места на место. Многие из них погибли, замерзнув в своих полях, а не от рук седьмого и четырнадцатого легионов. Они потеряли кров и не находили пристанища, ибо галлы стали вести себя по-другому. Там, где еще год назад любой беженец мог рассчитывать на приют, все двери демонстративно захлопывались, а хозяева отворачивались от просящих. Изнурение давало себя знать. Страх побеждал дух непокорства.