Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

В самом разгаре строительства фортификационного кольца вокруг Алезии Цезарь получил письмо, в котором говорилось, что новый тесть Помпея Метелл Сципион избран коллегой своего зятя до конца года. И – более веселая весть! Катон проиграл выборы на должность консула. Несмотря на всю свою хваленую неподкупность, Катон не сумел привлечь выборщиков. Наверное, потому, что представители первого класса, голосующие в центуриатных комициях, хотели, чтобы у них все же оставалась возможность (за некоторое вознаграждение) попросить консулов о той или иной услуге.

Итак, наступил новый год, а Цезарь все еще оставался в Косматой Галлии. Целый ряд неотложных забот не давал ему перейти Альпы, чтобы следить за римскими событиями из Равенны. Два враждебных Цезарю консула – Сервий Сульпиций Руф и Марк Клавдий Марцелл – вступили в должность, и это не сулило ничего хорошего. Впрочем, немного утешало то, что четверо из десяти новых плебейских трибунов принадлежали Цезарю, им хорошо заплатили. Зато Марк Марцелл, младший консул, уже поговаривал, что он намерен лишить Цезаря полномочий, провинций и армии, хотя согласно закону, который провел Гай Требоний и по которому Цезарь получил второй пятилетний срок наместничества, запрещалось даже обсуждать этот вопрос до марта следующего года. То есть Цезарь в конституционном порядке имел пятнадцать месяцев форы. Но, похоже, законность существовала лишь для мелкой рыбешки. Boni плевали на все, метя в такую мишень, как Цезарь.

Методично разделываясь с чередой неприятностей, омрачавших сейчас его жизнь, Цезарь не имел возможности сделать даже то, что должен был сделать. А именно пригласить в Бибракту надежных людей, таких, например, как Бальб или плебейский трибун Гай Вибий Панса, сесть с ними за стол и лично проинструктировать их. Способы выправить ситуацию у него имелись, но разговор о них мог идти только с глазу на глаз. Помпей, обласканный boni и получивший в жены очередную аристократку, ликует. Но он уже не у дел, а новый консул Сервий Сульпиций весьма осторожный boni , в отличие от вспыльчивого Марцелла.

Однако, вместо того чтобы плести политические интриги, Цезарь отправился покорять битуригов, ограничившись письмом в сенат. В свете его ошеломляющих успехов в Галлиях, написал он отцам, внесенным в списки, ему кажется справедливым и правильным, если к нему отнесутся так же, как к Помпею. Ведь выборы того в консулы без коллеги были проведены в обход всех принятых правил, ибо он в тот момент являлся наместником обеих Испаний. Но ему позволили сделаться консулом, невзирая на этот пост, занимаемый им по сей день. Поэтому не соблаговолят ли почтенные отцы, принимая во внимание этот случай, продлить срок наместничества Цезаря в Галлиях и Иллирии, пока он не станет в свою очередь консулом? Что разрешено Помпею, должно быть разрешено и Цезарю. В письме не упоминалось, как, собственно, Цезарь собирается обойти закон Помпея относительно того, что кандидаты в консулы должны лично регистрировать свою кандидатуру в Риме. Молчание Цезаря на этот счет непреложно свидетельствовало о его уверенности, что этот закон к нему неприменим.

Минимум три нундины должны были пройти с момента отправки послания до того времени, когда можно было ждать ответа. И Цезарь заполнил паузу тем, что принялся деятельно вынуждать галлов просить у Рима пощады. Его кампания представляла собою серию форсированных маршей. Он жег, убивал, грабил, обращал в рабство, молниеносно перемещаясь от поселения к поселению. Сегодня он здесь, завтра – в полусотне миль от разоренной деревни, опережая предупредительный крик. Он уже хорошо понимал, что Косматая Галлия отнюдь не сочла себя побежденной. Всюду предпринимались попытки с помощью череды мелких восстаний навязать Цезарю роль человека, вынужденного гасить десять пожаров в десяти разных местах. Но любое восстание против Рима предполагает убийства римлян, а тех – увы! – под рукой не имелось. Пополнением запасов провизии занимались отныне сами легионеры на марше.

Цезарь поочередно подчинил себе несколько сильных племен, начав с битуригов, весьма недовольных отправкой их вождя в Рим для принудительного участия в триумфальном шествии. Он двинул на них всего два легиона: тринадцатый, за несчастливый номер, и пятнадцатый, состоящий из новобранцев. Этот легион с неких пор стал его кадровой базой. Рекрутов обучали, по возможности закаляли, а потом распределяли по другим легионам, когда появлялась нужда. Сегодняшний пятнадцатый был сформирован благодаря прошлогоднему закону Помпея, согласно которому в армию в случае надобности мог рекрутироваться любой римский гражданин в возрасте от семнадцати до сорока лет. Закон оказался удобным для Цезаря, который теперь набирал добровольцев без оглядки на сенат, недовольный ростом численности его войска.

На пятый день февраля Цезарь возвратился в Бибракту. Земли битуригов лежали в руинах, большинство мужчин племени были мертвы, а женщины и дети взяты в плен. В Бибракте его ожидала депеша сената – ответ на посланное недавно письмо. Он, конечно, не очень надеялся на положительный отклик, но в душе все-таки верил, что разум восторжествует. Отказать ему было бы верхом безрассудства со стороны отцов-сенаторов.

Ответ был «нет». Сенат не готов отнестись к Цезарю, как к Помпею. Если он хочет баллотироваться через три года, ему придется, как и любому другому римскому наместнику, сложить свои полномочия, сдать провинции, армию и лично зарегистрировать свою кандидатуру в Риме. После чего он, без сомнения, в скором времени сделается старшим консулом. Сенату эта уверенность недорого стоила. Все знали, что, если Цезаря допустят до выборов, дело решится именно так. Цезарь всегда возглавлял список избранных магистратов. И не за взятки. Он просто не осмеливался их давать. Слишком много пристальных глаз следило за ним в надежде найти хоть какой-нибудь повод для обвинения.

Именно в этот момент, глядя на скупые холодные строки, Цезарь придумал план, не допускавший случайностей.

«Они не хотят позволить мне стать тем, кем я должен стать. Кем мне предназначено быть. Но их устраивает такой псевдоримлянин, как Помпей. Они кланяются Помпею, пресмыкаются перед ним, ежечасно, ежеминутно его прославляют, внушая этому олуху мысль о его значимости и в то же время посмеиваясь над ним. Что ж, это его удел. Однажды он узнает, что думают о нем в действительности. Придет время, и маски спадут. Помпей лопнет, как мыльный пузырь. А сейчас он полон спеси. Как Цицерон, ополчившийся на Катилину. C ним, с презренным арпинским мужланом, boni тогда заключили союз, чтобы избавиться от подлинного аристократа. А теперь они заключили союз с Помпеем, чтобы избавиться от меня. Но я этого не допущу. Я им не Катилина! Они хотят снять с меня шкуру лишь потому, что мое превосходство подчеркивает степень их собственной несостоятельности. Они думают, что могут заставить меня пересечь померий, чтобы зарегистрировать свою кандидатуру и, сделав это, лишиться империя, который защищает меня от судебных преследований. Они все будут там, в помещении для голосования, готовые наброситься с дюжиной сфабрикованных обвинений за измену, за вымогательство, за подкуп, за казнокрадство и даже за убийство, если они найдут кого-нибудь, кто поклянется, что видел, как я пробрался в Лаутумию и задушил Веттия. Мне уготована участь Габиния и Милона. Обвиненный в таком множестве преступлений и не имеющий возможности оправдаться, я вынужден буду бежать, чтобы никогда более не показываться в Италии. Меня лишат гражданства, описания моих деяний изымут из исторических книг, а люди вроде Агенобарба и Метелла Сципиона ринутся в мои провинции пожинать лавры, подобно Помпею, присвоившему то, что сделал Лукулл.