Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Думаю, мы завязли, – опечаленно вздохнул Фабий.

Цезарь усмехнулся:

– Чепуха! Первое, что мы сделаем, – это прямо отсюда начнем строить насыпь из земли и камней, а закончим вон там, в пятидесяти шагах от родника. Надо пойти вверх по склону, что даст нам платформу футов на шестьдесят выше того места, где мы стоим. На ней мы возведем осадную башню в десять этажей высотой, и оттуда скорпионы будут разить каждого, кто попытается подобраться к воде.

– Это днем, – мрачно возразил Ребил. – А они ходят к ручью по ночам. Кроме того, наши люди будут вести строительство на виду у врага, что превратит их в мишени.

– Для этого, как тебе известно, существуют мантелеты. Важно работать так, чтобы все выглядело как можно внушительней, – небрежно добавил Цезарь. – Словно это наш единственный шанс взять Укселлодун. Так должны думать и наши солдаты. – Он помолчал, глядя на родник. Струя воды била под сильным давлением. – Но, – продолжил он, – все это лишь завеса. Я видел много подобных источников, особенно в Анатолии. Мы его осушим. Он питается добрым десятком подземных потоков. Мы начнем копать туннель и будем каждый встретившийся поток отводить в Олтис. Сколько времени на это уйдет, я не знаю, но, когда последний поток отведут, родник иссякнет.

Фабий и Ребил в благоговейном ужасе уставились на него.

– Может быть, тогда обойтись без наземного фарса?

– И дать им понять, что происходит на самом деле? Ребил, эта часть Галлии славится горными разработками. Я думаю, в крепости есть люди, работавшие в рудниках. И не хочу повторения того, что случилось, когда мы блокировали атуатуков: подкопы с разных сторон петляли и сталкивались, как ходы сумасшедших кротов. Здесь копать нужно тайно, посвящая в дело лишь тех, кто будет копать. Вот почему и насыпь, и осадная башня должны выглядеть очень убедительно. Я не хочу терять людей – и мы постараемся избежать потерь, – но я хочу покончить с этим как можно скорее.

Пандус пошел вверх по склону, потом стала подниматься осадная башня. Пораженные обитатели Укселлодуна ответили градом стрел, пик, камней. Осознав, что это мало чему помогает, они вышли из ворот и атаковали. Сражение было яростным, ибо римляне искренне верили в необходимость возводимых фортификаций и отчаянно их защищали. Вскоре башня загорелась, а мантелеты начали дымиться. Поскольку фронт был очень узким, большинство римских солдат не принимали участия в сражении. Легионеры, собравшиеся на ближайших высотах, громкими криками поддерживали своих товарищей, а кадурки со стен цитадели – своих. В разгар сражения Цезарь велел своим людям обогнуть цитадель с двух сторон, поднимая как можно больше шума, словно вот-вот начнется масштабный штурм.

Хитрость удалась. Кадурки, напуганные новой угрозой, отступили, и это позволило римлянам потушить огонь. Десятиэтажную башню подремонтировали, но использовать не успели. Подкопы неуклонно продвигались вперед. Один за другим потоки, питающие родник, были отведены в Олтис. И источник, издревле бивший из подошвы горы, впервые иссяк.

Это было как гром с ясного неба, и что-то жизненно важное в защитниках крепости умерло. Ибо стало ясно: кельтские боги, пораженные мощью Рима, покинули свой народ. Они теперь улыбаются Цезарю. Что толку биться с тем, на чьей стороне боги?

Укселлодун сдался.

На следующее утро Цезарь созвал совет, состоявший из всех легатов, префектов, военных трибунов и центурионов, присутствовавших при последней битве галлов. Включая Авла Гирция, прибывшего с двумя легионами Квинта Фуфия Калена после осушения родника.

– Я буду краток, – сказал Цезарь.

В полном боевом облачении и с жезлом на правом предплечье, он сидел в курульном кресле. Свет из большого открытого проема за спинами пяти сотен собравшихся в зале совещаний бил ему в лицо. Цезарю не было и пятидесяти, но длинную шею испещряли глубокие морщины, хотя линия подбородка по-прежнему оставалась четкой. Морщины пересекали его лоб, веером расходились из внешних уголков глаз, прорыли борозды с обеих сторон носа, подчеркивая высоту резко очерченных скул, рассекая кожу под ними. В ходе кампании он обычно не прикрывал свои редкие волосы, но сегодня надел corona civica из дубовых листьев, потому что хотел произвести нужное впечатление. Когда он входил в этом венке в сенат, все должны были вставать и аплодировать ему, даже Бибул и Катон. Благодаря этому венку он стал сенатором в возрасте двадцати лет. Благодаря ему каждый солдат, когда-либо служивший под его началом, знал, что Цезарь раньше сражался в первых рядах с мечом и щитом, но и люди его галльских легионов тоже много раз видели его в первых рядах, сражавшимся с ними вместе.

Он выглядел усталым, но не от истощения физических сил. Он всегда был очень крепок. Нет, это была эмоциональная, душевная усталость. Все понимали это. И удивлялись.

– Сейчас конец сентября. Лето, – сказал он отрывисто. – Еще два-три года назад мы решили бы, что война в Галлии кончена. Но теперь все сидящие здесь знают, что это не так. Когда народы Косматой Галлии признают свое поражение? Когда они смирятся под легкой римской рукой, поняв, что ничто им более не грозит, что они находятся под надежной защитой? Галлия – это буйвол, ослепленный укусами насекомых и раздираемый гневом. Он мечется в ярости туда-сюда, натыкаясь на стены, скалы, деревья, постепенно слабея, но не смиряясь, пока не умрет, разбившись обо что-нибудь.

В зале стояла мертвая тишина. Никто не шевелился, не кашлял. Все знали, что сейчас последует самое важное.

– Как нам успокоить этого буйвола? Как убедить позволить исцелить его раны?

Тон его сделался тверже, а взгляд – мрачнее.

– Каждый из вас, включая самого молодого центуриона, знает об ужасных трудностях, которые ждут меня в Риме. Сенат жаждет моей крови, моих костей, моей души… и моего dignitas , достоинства и общественного положения. Это и ваше dignitas , потому что вы – мои люди. Костяк моей любимой армии. Если я упаду, упадете и вы. Если я буду опозорен, не миновать позора и вам. Такова нависшая над нами угроза. Но не в том суть моего разговора с вами. Это к слову, не больше, чтобы заострить ваше внимание на том, что я собираюсь сказать.

Он глубоко вздохнул:

– В третий раз мои полномочия не продлят. Через год, в Мартовские календы, мое командование закончится. Может закончиться, хотя я приложу все силы, чтобы этому помешать. И потому оставшийся год мне нужен для управления, а не для войны. Чтобы превратить Косматую Галлию в настоящую римскую провинцию. Я хочу навсегда покончить с напрасной, бесцельной, опустошительной для галлов войной. Я не испытываю никакого удовольствия, глядя на поле сражения после очередной нашей победы. Ибо там лежат тела римлян. А также тела многих галлов, белгов и кельтов. Умерших напрасно, за пустую мечту, для воплощение которой у них не хватило бы ни ума, ни образования, ни прозорливости. Что, несомненно, обнаружил бы Верцингеториг, если бы победил.