Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Все это выговаривалось единственному слушателю, Марку Фавонию. Катон теперь каждый свободный момент проводил с Марцией, Метелл Сципион якшался с Помпеем, а boni помельче толпились вокруг Марцеллов.

– Да не падай ты духом, Луций Домиций, – успокаивал друга Фавоний. – Все знают, почему ты проиграл. Это Цезарь купил Антонию должность.

– Цезарь не потратил и половины того, что потратил на взятки я, – простонал, икая, Агенобарб. Его вдруг прорвало: – Я проиграл, потому что я лысый, Фавоний! Если бы у меня была хоть одна волосинка на голове, все прошло бы иначе. Но мне сорок семь, и уже в двадцать пять я был лысым, как зад бабуина! Дети дразнят меня, называют яйцеголовым, женщины брезгливо кривятся, а все мужчины в Риме считают, что я слишком немощен, чтобы куда-то меня избирать!

– Ну-ну, успокойся, – беспомощно пробормотал Фавоний. Он помолчал и изрек: – Цезарь тоже лысый, но это ему не мешает.

– Он вовсе не лысый! – взвизгнул Агенобарб. – У него еще достаточно волос, чтобы зачесать их с затылка на лоб! – Он скрипнул зубами. – И потом, на людных сборищах ему полагается носить дубовый венок, а тот скрывает лысину.

Тут к ним вошла жена Агенобарба Порция, старшая сестра Катона. Коротконогая, полная, рябая. Они рано поженились, и их брак оказался счастливым. Дети появлялись на свет с завидной регулярностью. Двое парней и четыре девчонки, но, к счастью, Луций Агенобарб был достаточно богат, чтобы обеспечить продвижение сыновей и дать приданое дочерям. Кроме того, у них был еще один сын, которого усыновил Атилий Серран.

Порция посмотрела на мужа, что-то промурлыкала и сочувственно посмотрела на Фавония. Потом прижала несчастную голову Агенобарба к своему животу и похлопала его по спине.

– Дорогой, перестань горевать, – сказала она. – По какой-то причине Рим не хочет облечь тебя жреческим саном. Но это вовсе не из-за твоей лысины, иначе тебя не избрали бы консулом. Сосредоточься на том, чтобы наш Гней стал жрецом. Он достойный кандидат, избиратели его любят. Успокойся, веди себя как мужчина.

– Но Марк Антоний! – простонал Агенобарб.

– Марк Антоний – народный кумир, как гладиатор. – Она пожала плечами, поглаживая мужа, словно больного ребенка. – Конечно, он не такой способный, как Цезарь, но чернь его обожает. Людям нравится голосовать за него, вот и все.

– Порция права, Луций Домиций, – согласился Фавоний.

– Конечно, я права.

– Тогда скажите мне, зачем он приехал в Рим? Ведь ему удалось победить in absentia !

Агенобарб получил ответ на свой вопрос через несколько дней, когда Марк Антоний, новый авгур, объявил, что он баллотируется на должность плебейского трибуна.

– Boni даже не почесались, – усмехнулся Курион.

Для человека, который всегда выглядел великолепно, Антоний стал выглядеть еще лучше, подумал Курион. Жизнь с Цезарем пошла ему на пользу, включая и запрет на вино. Редко Рим рождал подобного великана и силача, внушающего благоговение огромными гениталиями и неукротимым оптимизмом. Люди смотрели на него, и он нравился им совсем не так, как нравился Цезарь. Вероятно, цинично думал Курион, потому что он излучал мужественность, не будучи красивым. Обаяние Цезаря, как и Суллы, действовало и на мужчин, и на женщин. Если бы это было не так, старая утка о связи Цезаря с царем Никомедом не всплывала бы так часто, хотя с тех пор никто не замечал ничего подозрительного. А ведь сплетню про царя Никомеда пустили два человека, ненавидевшие Цезаря, – покойный Лукулл и очень даже живой Бибул. Однако Антония, порой прилюдно посылавшего Куриону сладострастные поцелуи, никто и в мыслях не числил гомосексуалистом.

– Я и не ждал, что произведу впечатление на boni , – сказал Антоний, – но Цезарь верит в меня. И считает, что я вполне могу заменить тебя, хотя, возможно, ты с ним не согласен.

– Я согласен с Цезарем, – ответил Курион. – И нравится тебе это или нет, мой дорогой Антоний, ты на какое-то время станешь моим самым прилежным учеником. Я натаскаю тебя на boni , словно пса.

Фульвия, будучи на сносях, все же сочла возможным присутствовать на пирушке и возлежала около Куриона. Антоний знал ее много лет и очень ценил. Энергичная, умная. Несмотря на то что с юности любила Публия Клодия, она легко перенесла свое чувство на Куриона, который с Публием был очень несхож. Однако в отличие от большинства женщин Фульвия смотрела на брак вовсе не как на возможность свить гнездышко. На ее любовь и верность мог рассчитывать только храбрый, умный и что-то значащий в политической жизни мужчина, каким был Клодий и каким сейчас являлся Курион. И то сказать, она ведь внучка Гая Гракха, жилы ее наполнял чистый огонь. Она была все еще очень красива, хотя ей перевалило за тридцать. И весьма плодовита: четыре ребенка от Клодия, а теперь на подходе – от Куриона. Кто это выдумал, что аристократки обречены на тяжелые роды? Фульвия метала детей, как чихала! Она развенчала множество теорий, ибо ее кровь была очень древней, а генеалогия – очень сложной: Сципион Африканский, Эмилий Павел, Семпроний Гракх, Фульвий Флакк. И несмотря на это, она была просто фабрикой по производству потомства.

– Когда ждете прибавления? – спросил Антоний.

– Скоро, – ответила Фульвия и, протянув руку, взъерошила волосы Куриона. Потом улыбнулась с притворной скромностью. – Мы… э-э-э… припозднились со свадьбой.

– Почему?

– Спроси Куриона, – зевая, сказала она.

– Я хотел разобраться с долгами, прежде чем сделать предложение столь обеспеченной даме.

Антония сказанное весьма удивило.

– Курион, я никогда тебя не понимал! Почему это должно было тебя беспокоить?

– Потому что, – послышался новый, радостный голос, – Курион не такой, как мы, бедняки.

– Долабелла! Входи же! – вскричал Курион. – Подвинься, Антоний.

Публий Корнелий Долабелла, нищий аристократ, возлег на ложе рядом с Антонием и взял в руки протянутую ему чашу с вином.

– Поздравляю, Антоний, – сказал он.

Курион подумал, что они очень схожи, по крайней мере внешне. Оба высокие, широкоплечие, мускулистые, полные мужской силы. Но Долабелла, пожалуй, умнее, хотя бы потому, что у него нет тяги к вину. А красотой он даже превосходит приятеля. Его родство с Фульвией сказывалось в чертах лица и в цвете кожи. Такие же светло-каштановые волосы, черные брови и ресницы, синие глаза.

Финансовое положение Долабеллы всегда было таким непрочным, что только выгодная женитьба позволила ему войти в сенат. По совету Клодия он завоевал сердце Фабии, бывшей старшей весталки, сводной сестры Теренции, жены Цицерона. Брак, правда, длился недолго, но Долабелла в результате стал владельцем огромного приданого Фабии и, несмотря на развод, сохранил расположение жены Цицерона, считавшей, что Фабия сама расстроила брак.