Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Что ты творишь, покидая Рим в такое время? – строго спросил Брута недовольный Катон.

Брут, как всегда, имел виноватый вид, но даже Катон стал наконец понимать, что, как бы ни выглядел Брут, он поступит по-своему.

– Я должен ехать, дядя, – почти извиняясь, сказал Брут.

– Почему?

– Потому что Цицерон, управляя Киликией, навредил моим финансовым делам.

– Брут, Брут! У тебя больше денег, чем у Помпея и Цезаря, вместе взятых! Что значат несколько неполученных долгов по сравнению с судьбой Рима? – простонал раздраженный Катон. – Попомни мои слова, Цезарь хочет убить Республику! Чтобы ему противостоять, нам нужен каждый влиятельный человек. Твоя обязанность – оставаться в Риме, а не слоняться по Киликии, Кипру, Каппадокии, умножая свои капиталы! В жадности ты превзошел Марка Красса!

– Извини, дядя, но пострадают мои клиенты Матиний и Скаптий. У человека есть долг перед своими клиентами.

– У человека прежде всего есть долг перед своей страной.

– Моей стране ничто не угрожает.

– Твоя страна на грани гражданской войны!

– Ты все время об этом твердишь, – вздохнул Брут, – но, честно говоря, я не верю тебе. Это твой пунктик, дядя Катон. Правда, пунктик.

Неприятная мысль вдруг кольнула Катона. Он с гневом посмотрел на племянника:

– Глупости! Дело тут не в клиентах и не в долгах, Брут, не так ли? Ты убегаешь от возможной угрозы, как делал это всю жизнь!

– Это неправда! – воскликнул Брут, побледнев.

– А теперь моя очередь тебе не верить. Ты всегда куда-то деваешься, как только запахнет войной.

– Как ты смеешь так думать, дядя? Парфяне могут вторгнуться в наши восточные протектораты, прежде чем я там появлюсь!

– Парфяне вторгнутся в Сирию, а не в Киликию. Именно так они поступили прошлым летом, несмотря на все, что Цицерон писал в своих пространных посланиях. До тех пор пока мы не потеряем Сирию – а я сильно сомневаюсь, что это возможно, – ты будешь сидеть в Тарсе в такой же безопасности, как в Риме. Если только Риму не будет угрожать Цезарь.

– И это тоже ерунда, дядя. Ты напоминаешь мне жену Скаптия, которая квохчет над своими детьми, превращая их в ипохондриков. Пятно на коже – зараза, головная боль – что-то страшное внутри черепа, спазмы в желудке – пищевое отравление или летняя лихорадка. Наконец эта заботливость довела до того, что один из ее отпрысков умер. Не от болезни, дядя, а от недосмотра. Она пялилась на рыночные прилавки, вместо того чтобы не спускать с него глаз. И мальчишка попал под колеса повозки.

– Ха! – презрительно усмехнулся Катон. – Интересная притча, племянник. Но ты уверен, что жена Скаптия не копия твоей матери, которая сделала ипохондрика из тебя?

Печальные карие глаза опасно сверкнули. Брут резко повернулся и ушел. Но не домой. Он направился к Порции.

Услышав рассказ о ссоре, та глубоко вздохнула и ударила кулаком по ладони:

– Брут, мой отец такой вспыльчивый. Пожалуйста, не обижайся! Он не хотел тебя оскорбить. Просто он сам такой… такой воинственный, что ли. Раз уж вонзил зубы, то ни за что не отпустит. Он одержим желанием стереть Цезаря в порошок.

– Я могу простить твоему отцу эту одержимость, Порция, но не его отвратительный догматизм! – возразил желчно Брут. – Боги свидетели, я не питаю к Цезарю ни уважения, ни любви, но все его теперешние действия – это попытка выжить. Безуспешная, надеюсь. Но чем он отличается от десятка других заносчивых себялюбцев? Никто из них не пошел на Рим. Возьми, к примеру, Луция Пизона, когда сенат лишил его Македонии.

Порция изумленно посмотрела на родича:

– Брут, это же несравнимые вещи! Ты хорошо разбираешься в финансах, но в политике – непроходимый тупица.

Разозлившись, Брут встал.

– Если ты всерьез так думаешь, Порция, то я ухожу! – огрызнулся он.

– О-о-о! – виновато простонала она, потом взяла его руку, приложила к своей щеке. Большие серые глаза увлажнились. – Прости меня! Не уходи! Останься!

Смягчившись, он отнял руку и сел.

– Ну хорошо. Но ты должна понять, Порция, что твои взгляды весьма однобоки. Ты и в голову не берешь, что твой отец может быть в чем-то не прав, хотя это с ним происходит частенько. Взять сегодняшнюю шумиху на Форуме. Все, что он делает, – это пугает людей, берет их за горло, и они ему верят! Между тем Цезарь ведет себя абсолютно нормально. Все затряслись, когда он перевел через Альпы три легиона. Но он сделал это по требованию сената! И тут же отправил два из них в Капую. А твой отец всем говорил, что Цезарь скорее умрет, чем отдаст эти два легиона. Он был не прав, Порция! Катон был не прав! Цезарь выполняет приказы сената.

– Да, я согласна, tata склонен к преувеличениям, но не ссорься с ним, Брут. – Слеза упала на его руку. – Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Я уезжаю не завтра, – тихо произнес он. – К тому времени Бибул уже будет дома.

– Да, конечно, – равнодушно сказала она, потом вдруг просияла и хлопнула себя по коленям. – Что я покажу тебе, Брут! Я тут просматривала Фабия Пиктора и обнаружила серьезное историческое несоответствие. В той главке, где он обсуждает уход плебса на Авентин.

А, это уже нечто поинтереснее! Брут с удовольствием погрузился в изучение текста, хотя его больше занимало оживленное лицо Порции, чем Фабий Пиктор.

Но слухи все ширились и росли. К счастью, весна этого года, совпавшая с календарным летом, была очень мягкой. Лили дожди, пригревало солнышко, и как-то не верилось, что в Италийской Галлии притаился паук, готовый задушить Рим. Впрочем, простые граждане Рима так и не думали. Они обожали Цезаря, они считали, что в сложившейся ситуации повинен сенат. И делали вывод, что все закончится хорошо, как всегда это бывает. Однако на влиятельных всадников восемнадцати старших центурий слухи действовали сильнее. Единственное, что их заботило, – это деньги, и малейший намек на гражданскую междоусобицу шевелил волосы на их загривках.

Группа банкиров – Бальб, Оппий, Рабирий Постум – неустанно трудилась, пытаясь заставить плутократов, подобных Титу Помпонию Аттику, понять, что отнюдь не в интересах Цезаря замышлять войну с Римом. Что Катон и Марцеллы ведут себя безответственно, приписывая Цезарю столь дикие замыслы. Что они сами приносят больше вреда римской коммерции, чем любые действия Цезаря, которые он мог бы предпринять, чтобы защитить свою будущую карьеру и свое dignitas . Он – законопослушный человек и всегда был таким. С чего бы вдруг ему вздумалось нарушать закон? Катон и Марцеллы неустанно твердят, что он – враг всех республиканских завоеваний, но на чем это основывается? Ни на чем. Все выглядит так, будто они используют Цезаря, чтобы сделать Помпея диктатором. Разве это не Помпей позволил boni порочить dignitas и репутацию Гая Юлия Цезаря? Разве не он стоял за всей этой заварушкой? Чьи мотивы более подозрительны – Цезаря или Помпея? Чье поведение в прошлом свидетельствовало о властолюбии – Цезаря или Помпея? Кто был реальной опасностью для Республики – Цезарь или Помпей? Ответ, говорила неутомимая маленькая группа, всегда напрашивается лишь один: Помпей.