Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Мне почти нечего добавить, – сказал Помпей, покрываясь испариной. – Лабиен будет командовать кавалерией на левом фланге. Что до пехоты, то первый и третий легионы тоже встанут на наш левый фланг. Агенобарб, ты их возглавишь. Пять легионов, включая сирийские, сгруппируются в центре. Сципион, они – твои. Спинтер, возьмешь восемнадцать когорт и займешь правый фланг. Брут, ты пойдешь помощником к Спинтеру, Фавст – к Сципиону. Афраний с Петреем придаются Агенобарбу. Фавоний и Лентул Крус, вы отвечаете за иноземный резерв. Марк Цицерон-младший возьмет резерв кавалерии, Торкват – резерв лучников с пращниками. Лабиен, назначь сам командира для тысячи всадников, спрятанных у реки. Остальные свободно распределяются по легионам. Все ли всем ясно?

Проникаясь торжественностью момента, все молча кивнули.

Оставшись с Фавстом Суллой, Помпей выговорился.

– Ну вот, – сказал он, – они получили то, что хотели. Я не мог больше тянуть.

– Как ты, Магн?

– Как обычно, дружок. – Помпей потрепал зятя по плечу. Точно так же, как потрепал Цицерона, покидая Диррахий. – Не беспокойся обо мне, Фавст. Я пожил. Через пару месяцев мне стукнет пятьдесят восемь. Время неумолимо. Перед ним все впустую. Вся эта возня, борьба за власть. На мое место зарятся многие. – Он устало засмеялся. – Представь, они уже ссорятся между собой, кто будет великим понтификом, когда умрет Цезарь! Как будто это так важно, Фавст. Совсем не важно. Они тоже умрут.

– Магн, не говори так!

– А почему? Завтра все решится. Я не хотел этого, но и не жалею. Любой исход лучше этого верховного командования. – Он приобнял Фавста. – Пора, пойдем к армии. Надо подбодрить ребят.

К тому времени как Помпей закончил свою напутственную речь, которая должна была укрепить дух солдат перед боем, совсем стемнело. Будучи авгуром, он взялся сам истолковать знамения. За отсутствием крупного скота решили заклать жертву помельче. Около дюжины чистых белых овец ожидали в загоне. Помпей указал на самую смирную из них, но, когда cultarius и popa открыли загон, все двенадцать животных вырвались на свободу. Овцу долго ловили, наконец поймали и, грязную, перепуганную, закололи. Недобрый знак. Армия зашевелилась, послышалось бормотание. Помпей спустился с возвышения и пошел по солдатским рядам. Ничего, все нормально, печень прекрасная, беспокоиться не о чем.

А потом произошло нечто ошеломляющее. Огромный метеор пронесся по темно-синему небу в белом пламени, как падающая комета. Вниз, вниз, вниз, рассыпая хвост искр. Но не для того, чтобы упасть в лагерь Цезаря, – это было бы добрым знаком. Метеор перелетел через него и исчез в темноте. Снова возникло беспокойство, и рассеять его уже не удалось.

Помпей лег спать мрачный, но почему-то уверенный, что для него самого завтра все кончится хорошо. Кто сказал, что метеор – плохой знак? Что мог бы предсказать по нему Нигидий Фигул, этот знаток этрусских верований? А может быть, этруски считали это хорошим знаком? Римляне гадали в основном по печени и лишь иногда по внутренностям и птицам, в то время как этруски описывали все.

За несколько часов до рассвета его разбудил гром. Он резко сел на постели. (Ему показалось – взлетел!) Поскольку сон был прерван внезапно, Помпей отчетливо помнил его. Там был храм Венеры Победительницы на крыше его каменного театра, где стояла статуя Венеры с лицом и тонкой, стройной фигурой Юлии. Он в храме, украшает его военными трофеями, а толпа внизу аплодирует в восторге. О, какой хороший день! Только трофеи довольно странные. Его лучшая серебряная кираса с чеканкой, изображающей битву богов и титанов, огромный рубиновый бокал Лентула Круса, локон золотисто-рыжих волос отца Фавста Суллы. И шлем Метелла Сципиона с побитыми молью перьями белой цапли. Им владел некогда сам Сципион Африканский. И самый ужасный трофей – блестящая лысая голова Агенобарба на германском копье. С цветочным венком.

То дрожа от холода, то обливаясь потом, Помпей снова лег. Сверкнула молния. Помпей прикрыл глаза, слушая, как удаляются раскаты грома. Когда по кожаному покрову шатра забарабанили крупные капли, он снова забылся, и в мозгу его опять закрутились детали ужасного сна.

Рассвет принес густой туман и безветрие. Лагерь Цезаря пришел в движение. Нагружали повозки, впрягали в них мулов и лошадей, все готовились к маршу.

– Он опять не будет драться! – крикнул Цезарь в сердцах, входя в палатку своего заместителя. – После ливня река разлилась, земля раскисла, люди промокли и так далее и тому подобное. Тот же старый Помпей, те же старые отговорки. Мы дойдем до Скотуссы, прежде чем он что-либо предпримет. О боги, ну и слизняк!

По этой тираде сонный Антоний понял, что старик опять раздражен.

Туман не давал возможности видеть, что творится вверху, а сверху не видели, что делается в низине. Лагерь Цезаря продолжал сворачиваться, пока не прискакали эдуи-разведчики.

– Командир, командир! – задыхаясь, крикнул их офицер. – Гней Помпей вышел из лагеря и строится для боя! Очень похоже, что это всерьез!

– Cacat!

Это восклицание было единственной эмоциональной реакцией на сообщение. Далее команды полились непрерывным потоком:

– Кален, пусть нестроевики отведут всех животных за лагерь! Сабин, вели людям разобрать вал и засыпать траншею. Я хочу, чтобы все это исчезло быстрее, чем заполняются места в цирке! Антоний, готовь кавалерию. К бою, а не к прогулке. Ты, ты, ты и ты – развертывайте легионы. Драться будем, как решено!

Когда туман немного рассеялся, армия Цезаря ждала на равнине, словно в то утро никто и не думал никуда уходить.

Помпей построился фронтально к востоку. Восходящее солнце било его людям в глаза. Линии тянулись на полторы мили между грядой холмов и рекой. Огромное скопление кавалерии на левом фланге и не столь большое на правом.

Цезарь, хотя и с меньшими силами, растянул фронт своей пехоты пошире, так что его пятый правофланговый стоял лицом к вражеским лучникам-пращникам. Левее от него в строгом порядке расположились десятый, седьмой, тринадцатый, одиннадцатый, двенадцатый, шестой, восьмой и девятый легионы. Четырнадцатый легион, в котором было не десять, а восемь когорт, Цезарь спрятал позади тысячи германских всадников, вооружив его не обычными метательными, а зазубренными осадными копьями. Его левый фланг не имел кавалерии, зато командовал им Марк Антоний. Центром командовал Кальвин, правым флангом – Публий Сулла. Резерва Цезарь не оставил.

Расположив наблюдательный пункт на высотке позади восьми когорт четырнадцатого легиона, Цезарь сидел на своем Двупалом, по обыкновению, боком – обе ноги свешиваются с седла. Рискованно для любого наездника, но не для него, обладающего умением мгновенно повернуться и послать Двупалого в галоп. Так он лучше видел свои войска, а войска знали: раз командующий сидит боком, значит он спокоен и уверен.