Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

– Как ты намерен поступить с беглецами? – спросил Антоний, вернувшись в Фарсал.

– Прежде всего пойду по следу Помпея. Есть какие-нибудь известия? Кто-то видел его?

– Поговаривают о Дионе, – сказал Кален, – и об Амфиполисе.

Цезарь был удивлен:

– Амфиполис? Тогда он движется на восток, а не на запад и не на юг. А что Лабиен, Фавст Сулла, Метелл Сципион, Афраний и Петрей?

– Помимо малыша Брута, мы имеем точные сведения только об Агенобарбе.

– Да, Антоний. Он пал, сражаясь. Ушел второй мой заклятый враг. Хотя, признаюсь, по нему я не буду скучать так, как по Бибулу. Кто-нибудь позаботился о его прахе?

– Уже отправили жене, – сказал везде успевающий Поллион.

– Хорошо.

– Выступаем завтра? – спросил Кальвин.

– Да, завтра.

– Думаю, что Брундизий скоро захлестнет волна беженцев, – сказал Публий Сулла.

– Я уже написал Ватинию в Салону. Квинт Корнифиций подменит его. А Ватиний займется Брундизием и беглецами. – Цезарь улыбнулся Антонию. – Не нервничай, Марк. Я слышал, что Гней Помпей-младший отпустил твоего брата с Коркиры целым и невредимым.

– Я принесу Юпитеру жертву. Благодарю за хорошую весть.

Утром Фарсал снова превратился в сонную болотистую речную долину. Армия Цезаря снялась с места, но сам Цезарь с ней не пошел. Он двинулся в провинцию Азия, прихватив с собой только два новонабранных легиона из перешедших на его сторону помпеянцев. А его ветераны отправились на заслуженный отдых. В италийской Кампании под патронажем Антония их должны были хорошо принять. Еще Цезарь взял с собой Брута и Гнея Домиция Кальвина, нравящегося ему все больше и больше. В сложных ситуациях тот был просто незаменим.

Марш до Амфиполиса был по обыкновению молниеносным. Правда, люди Помпея изумленно покряхтывали, но не роптали. В армии Цезаря каждый вмиг начинал понимать, на что он способен и чего от него ждут.

Расположенный восточнее Фессалоники (еще восемьдесят миль по Эгнатиевой дороге), в том месте, где широкая река Стримон, вытекавшая из Керкинидского озера, впадала в море, Амфиполис занимался строительством кораблей. Пригодный лес рос далеко, но река легко несла бревна, которые внизу распиливали и отправляли на верфь.

Марк Фавоний ждал, уверенный, что его подвергнут гонениям.

– Я прошу прощения, Цезарь, – сказал он.

Еще один человек, которого Фарсал изменил до неузнаваемости. Он больше не копировал Катона, не каркал, не посматривал на весь мир свысока.

– От всей души прощаю, Фавоний. Брут со мной, он хочет видеть тебя.

– Ах, ты простил и его.

– Конечно. Я не преследую порядочных людей за ошибочные устремления. Я лишь надеюсь однажды увидеть их в Риме работающими на благо страны. Скажи мне, чего ты хочешь? Я дам тебе письмо Ватинию, и он в Брундизии сделает для тебя все необходимое.

– Я хочу, – сказал Фавоний со слезами, повисшими на ресницах, – чтобы больше такое не повторялось.

– Я тоже этого хочу, – искренне сказал Цезарь.

– Да, это можно понять. – Фавоний вздохнул. – Что касается меня, то позволь мне удалиться в Луканию и зажить тихой жизнью. Без войны, без политики, без борьбы, без грызни. Мира, Цезарь, – вот все, чего я хочу. Покоя и мира.

– Ты знаешь, куда направились остальные?

– В Митилены, но я сомневаюсь, что они задержатся там. Оба Лентула не выказывали намерения расставаться с Помпеем, а тот как раз перед отъездом получил сообщение, что Лабиен, Афраний, Петрей, Метелл Сципион, Фавст Сулла и еще кое-кто направляются в Африку. Больше я ничего не знаю.

– А Катон? Цицерон? Что с ними?

– О них я не слышал. Но, я думаю, Катон поедет в Африку, когда узнает, что многие едут туда. В конце концов, там все верны Помпею. Я сомневаюсь, что ты заполучишь Африку без борьбы.

– Я тоже. Благодарю тебя, Марк.

Обед в тот вечер прошел спокойно, присутствовал только Брут. Но на рассвете Цезарь уже был на пути к Геллеспонту. Брут блаженствовал: ему выделили двуколку и расторопного заботливого слугу.

Фавоний выехал за город, чтобы в последний (как он надеялся) раз посмотреть на серебристую ленту римских легионеров. Но видел он только Цезаря, с непринужденной грацией опытного наездника восседавшего на приплясывающем под ним жеребце бурой масти. Фавоний знал, что, едва колонна удалится от городских стен, Цезарь спешится и пойдет вместе со всеми. Лошади были для боя, парада и разного рода представлений. С одной стороны, блеск, величие, мощь, с другой – воздержанность и подлинная, ненаигранная простота! Как все это уживается в одном человеке? Гай Юлий Цезарь. Ему дано все. Ветер играет редкими прядями золотистых волос, спина абсолютно прямая, сильные, мускулистые ноги. Эталон красоты. Нет, не слащавой, как у Меммия, и не томно-изысканной, как у Силия. Настоящей, мужской. Он – потомок Венеры и Ромула. Кто знает, может быть, и впрямь боги любят его больше всех. О Катон, не противься тому, чему невозможно противиться! Будет он царем Рима или не будет – решать лишь ему.

Митилены тоже паниковали. Паника распространилась по всему Востоку как результат столь неожиданного, столь ужасного противостояния двух римских титанов. Ибо никто не знал этого Цезаря, разве что по слухам. Все его наместничества были на Западе, а о тех далеких днях, когда Цезарь служил на Востоке, никто не ведал. Митилены знали только, что, когда Лукулл осадил их от имени Суллы, этот Гай Цезарь дрался в первых рядах и завоевал corona civica за храбрость. Ходили также слухи о битве, которой он командовал против сил Митридата у стен города Траллы в провинции Азия, после чего жители Тралл поставили его статую в маленьком храме Победы рядом с местом сражения. Теперь они собрались в храме, чтобы прибраться там, посмотреть, в каком состоянии статуя. И к своему ужасу, обнаружили, что между плитами у основания статуи Цезаря проросла пальма. Это знак победы. Знак, что этот человек велик. И Траллы загудели.

Рим господствует уже так давно, что любые его содрогания расходятся трещинами по всем землям. Что теперь будет? Какие порядки? Станет ли Цезарь столь же разумным властителем, как Сулла? Урезонит ли наместников-вымогателей, сборщиков налогов и грабителей-заимодавцев? Или, напротив, продолжит их поощрять, как Помпей? Как бы то ни было, но в провинции Азия, совершенно опустошенной Метеллом Сципионом, Лентулом Крусом и Титом Ампием Бальбом, жители каждого острова, каждого города или селения с наслаждением крушили статуи Помпея Великого и ставили вместо них статуи Гая Цезаря, скопированные со статуи в Траллах. А Эфес, объединившись с другими прибрежными городами, заказал знаменитой студии в Афродисии большую скульптуру. Ее поставили в центре рыночной площади и на постаменте выбили надпись: