Колин Маккалоу - Цезарь, или По воле судьбы

Объединение Длинноволосой Галлии было весьма трудной работой, но Цезарь хорошо знал, как это делать. И неуклонно пытался установить добрые отношения с как можно большим числом галльских вождей. Он хотел, во-первых, чтобы галлы почувствовали, что они сами будут определять свое будущее, а во-вторых, чтобы в них зародилась признательность Риму. Но он не делал ставки на таких, как Аккон или Верцингеториг. Нет, он надеялся на таких, как Коммий и Вертикон, убежденных, что лучший способ сохранить галльские обычаи и традиции – это спрятаться за римским щитом. Коммий, правда, мечтал сделаться единовластным правителем белгов – и пусть. Это не страшно, это можно позволить. Это в конце концов превратит белгов в единый народ, подчиняющийся преданному Риму царю. А у Рима прекрасные отношения с царями-клиентами.

Но Тит Лабиен не был ни мыслителем, ни политиком. И ненавидел Коммия за то, что тот связан с Цезарем напрямую, а не через него.

Зная об этом, Цезарь старался не сводить Лабиена и царя атребатов. Но пока Гирций спешно не прибыл к нему из Дальней Галлии, Цезарь не понимал, почему Лабиен попросил откомандировать к нему на зиму Гая Волусена Квадрата, военного трибуна достаточно высокого происхождения, чтобы занять место префекта.

– Волусен, как и Лабиен, ненавидит Коммия, – сказал Гирций устало.

– Волусен ненавидит Коммия? Почему? – нахмурился Цезарь.

– После второго похода в Британию, полагаю. Обычное дело. Им обоим понравилась одна женщина.

– Она отвергла Волусена и предпочла ему Коммия?

– Именно. А почему бы и нет? Она из племени бриттов и уже находилась у Коммия под защитой. Я помню ее. Симпатичное создание.

– Иногда, – вздохнув, сказал Цезарь, – мне страстно хочется, чтобы мы, мужчины, могли размножаться почкованием. Женщины только усложняют нам жизнь.

– Подозреваю, что женщины думают о нас то же самое, – с улыбкой откликнулся Гирций.

– Да, но подобные философские сентенции не помогут нам выяснить, зачем Лабиену понадобился Волусен. Продолжай.

– Лабиен сообщил мне в письме, что Коммий подстрекает людей к мятежу.

– И это все? Без каких-либо подробностей?

– Он намекнул, что Коммий мутит воду среди менапиев, нервиев и эбуронов.

– От этих племен почти ничего не осталось.

– И что он заигрывает с Амбиоригом.

– Это уже кое-что. Но я бы предположил, что Коммий просто прощупывает противника. Амбиориг скорее угроза его мечте стать великим царем белгов, чем опора и помощь.

– Согласен. Вот почему я и почуял запах гнилой рыбы. Длительное знакомство с Коммием убедило меня, что он очень хорошо знает, кто ему истинный друг. И это ты.

– Что еще?

– Если бы Лабиен больше ничего не прибавил, я бы остался в Самаробриве, – сказал Гирций. – Но свое, по обыкновению очень коротенькое, письмецо он завершил фразой, вызвавшей у меня желание ознакомиться с обстановкой на месте.

– Что же он написал?

– Что мне нечего волноваться, ибо он сам справится с Коммием.

– О! – Цезарь подался вперед, сжав коленями руки. – Значит, ты поскакал к Лабиену?

– Однако я опоздал. Дело было сделано. Лабиен вызвал Коммия на переговоры, но отправил вместо себя Волусена с отрядом вооруженных и враждебно настроенных центурионов. Коммий, не ожидавший подвоха, явился на встречу только со свитой, без охраны. Думаю, он не испытал большой радости, обнаружив там Волусена, хотя я и не знаю этого наверняка. Все, что я знаю, мне рассказал Лабиен, явно гордясь тем, как умно он все придумал, но сожалея, что замысел не удался.

– Ты хочешь сказать, – в недоумении спросил Цезарь, – что Лабиен хотел убить Коммия?

– Да, – просто ответил Гирций. – Он так и сказал. Лабиен считает глупостью с твоей стороны доверять мятежнику, строящему коварные планы. Коммий плел заговор, и Лабиен решил расправиться с ним.

– Без прямых доказательств его виновности?

– Разумеется. Когда я пустился в расспросы, никаких веских резонов он мне не привел. Только твердил, что он прав, а ты нет. Ты ведь знаешь этого человека.

– Что же там вышло?

– Волусен поручил одному из центурионов поразить Коммия, а другим вменялось разделаться с его свитой в тот момент, когда Волусен протянет Коммию руку.

– Юпитер! Разве мы – последователи Митридата? Так поступают лишь на Востоке! О-о-о… Но продолжай.

– Волусен протянул руку, Коммий протянул свою. Центурион выхватил из-за спины меч и сделал выпад. Однако он либо ослеп, либо не желал выполнять порученную ему миссию. Лезвие лишь рассекло Коммию кожу на лбу. Волусен вытащил свой меч, но Коммия перед ним уже не было. Атребаты окружили его и благополучно скрылись.

– Если бы я не услышал это от тебя, Гирций, то никогда не поверил бы, – медленно проговорил Цезарь.

– Поверь, Цезарь, поверь!

– Выходит, Рим потерял очень ценного союзника.

– Я тоже так думаю. – Гирций протянул Цезарю небольшой свиток. – Это я получил от Коммия, когда вернулся в Самаробриву. Я не вскрывал его, ибо послание адресовано тебе.

Цезарь взял свиток, сломал печать, развернул.

Меня предали, и есть все основания думать, что это случилось с твоего ведома, Цезарь. Ты ведь не держишь в своем войске людей своевольных, не подчиняющихся твоим приказам. Я считал тебя честным человеком, поэтому пишу тебе с болью, равной той, что доставляет мне рана. Можешь взять себе титул великого царя белгов. Я останусь с моим народом, в котором нет предателей. Да, мы убиваем друг друга, но честно, открыто. А у тебя нет чести. И я поклялся, что ни один римлянин с этих пор мне не друг.

– Мне кажется, что мой мир – это бесконечная вереница отрубленных голов, – сказал Цезарь, стиснув зубы так, что рот его побелел. – Но истинно говорю тебе, Авл Гирций, я с огромным удовольствием снял бы голову с плеч Лабиена. Не сразу, а постепенно, по чуть-чуть. Но сначала подверг бы его порке кнутом.

– А на деле что ты думаешь предпринять?

– Ничего.

Гирций был удивлен:

– Ничего?

– Ничего.

– Но… но… ты должен хотя бы сообщить об этом сенату! – воскликнул Гирций. – Конечно, накажут Лабиена не так, как бы ты желал, но это определенно убьет все его надежды на дальнейшее продвижение.

Цезарь повернул голову, опустив подбородок:

– Я не могу этого сделать, Гирций! Вспомни, какие неприятности доставил мне Катон из-за так называемых германских послов! Если хоть что-то из этой истории дойдет до него, вокруг моего имени поднимется вонь до небес. Вокруг моего имени, а не Лабиена. Псы будут охотиться не за ним. Они вонзят клыки в мою шкуру.

– Ты прав, конечно, – вздохнув, сказал Гирций. – Значит, Лабиену все сойдет с рук?

– На данный момент, – спокойно уточнил Цезарь. – Его время придет. Как только истечет срок его пребывания в Галлии, я порву с ним решительнее, чем Сулла со своей бедной умирающей женой.