Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Александр, тяжело ступая, молча ушел к себе. Катерина понимала, какой след война оставила в душе мужа. Перед рождением Коли, когда между ними еще теплились остатки душевной близости, Александр признался, что ему без конца снился плен. Помнил каждый день, проведенный у немцев, и самым страшным кошмаром было снова оказаться в плену. Теперь он скрывал свои чувства, но ему уже не нужно было ничего говорить. Годы, когда он не замечал ее, заставили Катерину научиться угадывать мысли и настроение мужа по походке, по тому, как он кашляет у себя наверху, как он ест. Катерина видела, каким страшным испытанием для Александра стала финская война, когда оба сына получили повестки и отправились на фронт. Муж сильно осунулся за то время, пока сыновья воевали. И теперь война снова возвращалась в их жизнь.

Через день Саша получил повестку, но вместе с ней и приказ – оставаться в Бернове и организовать в больнице военный госпиталь.

Глашу вместе с другими молодыми девушками отправили под Ржев рыть окопы. Саша успокаивал: линия фронта далеко, Глаша вернется.

Пришла весточка от Коли: его призвали в 13-й погранотряд НКВД и отправили на фронт.

В деревне ждали новостей, надеялись, что немцев скоро остановят. Все вокруг твердили, убеждая друг друга, а скорее самих себя: «Немца сюда не пустят – Москва близко». В тревожном ожидании закончилось лето и наступила осень. Каждый день приходили повестки: явиться в райвоенкомат в Высокое к 10 часам и прихватить с собой необходимое: ложку, кружку и питание на три дня.

Глаша, осунувшаяся, со сбитыми в кровь руками и стертыми ногами вернулась в конце сентября. Тут же потянулись предвестники войны – печальные цепочки беженцев из Белоруссии и из Ржева, где фашисты стояли на подступах.

В госпитале появились первые раненые. Война стала реальной, она теперь имела свой запах – смрад гнойных ран и нечистот, который незримо пропитывал ужасом воздух в округе. Солдаты стонали в бреду, кричали от боли, умирали от ран. Некоторые – прямо на операционном столе. Саша, закаленный финской, не терял духа. Но раненых становилось все больше. Старики рыли могилы.

Вскоре стали слышны бои, загудела авиация. Советская армия сопротивлялись. И вот пришли наши солдаты. Они отступали.

«Что же вы оставляете нас?» – шептала им вслед Катерина. Она поняла: деревню сдадут.

Единственным человеком, кто с трудом скрывал свою радость, был Митрий. В последние годы ходил по деревням и шкуровал скот: каждого хозяина обязали сдавать шкуры государству. Посадить за поджог хутора и смерть Агафьи его тогда не удалось, но с должности сняли. Он сошелся со старой зазнобой, вдовой, с которой куролесил по молодости, привез ее в Берново, в дом, где жил с женой. Но когда вдова постарела и похужела, отправил обратно в Дмитрово, а вместо нее завел молодую, восемнадцатилетнюю любовницу. Митрий ненавидел советскую власть. Верил, что с приходом немцев заживет припеваючи, а заодно и старые должки врагам своим, коих было немало, припомнит.

Катерина под расписку сдала корову частям Красной армии. Всех лошадей из деревни уже мобилизовали, эвакуировали скот в Костромскую и Ярославскую области. Библиотеку и архивы увезли в Бежецк. Катерина повесила на двери опустевшей библиотеки замок и отправилась на работу в совхоз: немец немцем, а поля стояли неубранными, людей не хватало – землю вскапывали лопатами по норме двенадцать соток на человека, перепахивали и возили урожай на быках. Работать приходилось без отдыха: днем в совхозе, а рано утром и поздно вечером у себя в огороде, успевая ходить в лес за грибами. Как и в 1914 году, народилось много грибов: рано утром, до работы в поле, бабы собирали по лесам опята, рядовки и клюкву. Катерина вспоминала: «Много грибов – много гробов».

«Хорошо, что мать не дожила до этих дней, – думала Катерина. – Куда бежать? Здесь же родное все, здесь дети народились. Я везде буду чужая, а дома и стены помогают». Ей вспомнились слова Веры: «Мы – основа всего. Как земля. Мы и есть земля». Катерина решила: «Нет, не тронусь с места. Останусь здесь».

В середине октября начались бои за Луковниково и Братково. Паника, как заразная болезнь, передавалась от двора к двору. Кричали, что нужно бросать дома и бежать, спасаться от немцев.

На рассвете прибежал Саша – получил приказ о срочной эвакуации госпиталя. Тяжелораненых, тех, кого нельзя было перевозить, приказали оставить в Бернове. Остальных уже погрузили в обозы и спешно начали отправлять в Млевичи.

– Мама, раненых очень много, завтра пришлю за вами машину, а сегодня собирайте вещи, готовьтесь, – сказал Саша и хотел уйти, но Катерина остановила:

– Куда мне ехать? Останусь здесь – Господь не даст погибнуть. А отца и Глашу забирай.

Саша остановился. Катерина видела, как растерян сын, как боится за нее. Страх разрушает, страх опасен. А ведь Саша должен сосредоточиться на своем деле. Катерина ласково заговорила:

– Ничего со мной не случится. Не беспокойся обо мне.

Кто-то позвал с улицы. Саша заторопился:

– И слушать не хочу. Ради меня, мама. Завтра на рассвете придет машина.

С улицы еще раз позвали. Саша бегом поднялся в мезонин попрощаться с отцом и через мгновение вернулся. Катерина ждала его, от бессилия опершись о стену.

– Саша! – Катерина не могла поверить, что вот сейчас он уйдет и она, возможно, больше не увидит его. Здесь же, на этом крыльце, она в последний раз попрощалась с Николаем.

Саша торопился:

– Мама, прошу – поезжай завтра. – Саша крепко обнял мать: – И не бойся за меня.

Катерина долго крестила сына вслед: «Постоянно боюсь за тебя, Саша. Ты еще не родился, а я уже боялась».

На следующий день в Бернове появились немцы. Предрассветную промозглую полумглу прорезал рокот мотоциклов. Низко в небе тройками пролетели самолеты со зловещими крестами. Катерина, услышав шум на улице, поняла: «Не успели». Она со страхом смотрела на дочь и невестку, которые, собрав вещи и ожидая машину из госпиталя, сидели обнявшись на лавке.

Вошел немец с автоматом в руках и спросил на ломаном русском, нет ли советских солдат, обыскал все комнаты, залез на чердак, в подвал и ушел, ничего не сказав. Солдаты, едва заняв деревню, сразу же стали хозяйничать. Жителей, толкая в спину автоматами, выгоняли на улицу, по дворам с улюлюканьем ловили кур, уток, гусей. Посреди деревни, на площади, где раньше стоял бюст Александра II, символ освобождения крестьян, предусмотрительно уничтоженный большевиками, развели костры и стали варить и жарить наспех ощипанную добычу.

Всех жителей заставили перебраться в бани, амбары, сараи. Кто-то к приходу немцев успел вырыть в огороде землянку и схоронился там, не дожидаясь, пока выгонят.