Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Сердце никак не могло уняться. Катерина чувствовала жар. Нечем было дышать. Вера, Верочка.

Пытаясь успокоиться, Катерина стала читать письмо от Коли, но никак не могла сосредоточиться. Не могла понять, что он пишет. Наконец прочла: «Сразу после армии поступаю в Центральную школу ГУГБ НКВД СССР».

Давно пора было идти в библиотеку, но Катерина сидела и не могла сдвинуться с места. Дождь все моросил.

На площади затормозила колхозная полуторка. Из нее, ежась и подбирая юбки, стали неловко вылезать промокшие женщины в фильдекосовых чулках и прюнелевых туфельках с перепонками. В колхоз прислали горожанок помогать копать картофель.

Катерина молилась: «Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков».

Воскресное утро 22 июня 1941 года выдалось вальяжно-спокойным. Саша и Катерина устроились за столом под старой коричной яблоней и тихо разговаривали. Так у них завелось: Саша заглядывал каждое воскресенье и пил с матерью чай.

Всякий раз при виде медно-золотистых вихров Саши нежность шерстяным платком окутывала Катерину. Конечно, Саша стал взрослым мужчиной, и она не могла больше обнять, когда вздумается, но любовь к сыну, желание заботиться о нем, тревога – все осталось как прежде.

– Мама, не знаю, что делать с Паней, – признался Саша. – Думает только про танцы, подруг. Ничего не читает. Новые наряды ей нужны, и все. Ума не приложу, о чем говорить с ней.

– Вот и говори о нарядах. Сейчас в моде «летучая мышь».

– Мама! – вспыхнул Саша.

– Я предупреждала тебя, Саша, – мягко сказала Катерина. – Она была слишком молодой, когда выходила за тебя, – сразу-то после школы. В таком возрасте сложно разобраться в себе, в своих чувствах. А уж стать опорой, которую ты, судя по всему, ищешь, и подавно.

Катерина учила невестку готовить, шить, приносила книги, которые могли бы заинтересовать молодую жену, но видела – все без толку. Саша воевал на финской и вернулся год назад в чине военврача первого ранга, капитана. Паня ждала его, но учиться не хотела и устроилась продавщицей в магазине. Детей они не нажили.

– Но ведь ты тоже молодой вышла за отца.

– Тогда время такое было, сынок. Мы быстро взрослели. К тому же ты сам видишь, как все у нас вышло…

– Ты никогда не говорила мне, мама, почему…

– Так получилось, и все. О чем тут говорить?

Сын не в первый раз заводил этот разговор, пытался выяснить, почему родители живут как чужие. Но Катерине удавалось выскользнуть. Уклониться от объяснений. Она опасалась настроить сына против Александра.

– Но ты любила отца? – продолжал настаивать Саша.

– Конечно! Я была очень счастлива с ним.

Катерина поддалась воспоминаниям: за одно мгновение пронеслась перед ней свадьба, день, когда Александр впервые признался в любви, их первый поцелуй. Неужели столько лет прошло с тех пор? Все изменилось, дети выросли. От любви к мужу осталась лишь тоска о счастливых днях, которых уже не вернешь.

– А знаешь, я ведь вспомнил тот день.

– Какой?

– Когда к нам приходил Николай Иванович.

– Господи помилуй! – испугалась Катерина.

– Помню, как мы жили в усадьбе, как я маленький играл с младшими Вольфами и как Николай Иванович был добр ко мне. А потом однажды зимой он появился у нас здесь, уже в этом доме. Это же после революции, после пожара было? Недолго пробыл и ушел. Что произошло? Отец ударил тебя, да? Я помню кровь на лице, вот здесь… – Саша показал на небольшой белесый шрам, который остался на щеке Катерины.

– Саша, о чем ты говоришь?

– Я ведь не маленький уже, мама.

– Зачем же мучить меня этими разговорами? – устало спросила Катерина. Она не хотела вспоминать о Николае. Мысли о нем старалась гнать прочь, но они все равно настигали, не давали покоя. И вот теперь сын хотел разворошить былое. То, что принадлежало только ей одной.

– Потому что я хочу разобраться: можно всю жизнь любить одного человека или нет? Или любовь всегда рано или поздно проходит?

– Милый мой, у тебя молодая жена, красавица, любит тебя. Чего же еще ты хочешь?

– Не знаю я, мама. Мучаюсь, а почему – не знаю.

– Сынок… Всегда будет чего-то недоставать. Не пытайся переделать Паню. Ты встретил ее, женился. А хочешь разговоров о судьбах родины – ступай к друзьям, поговори с отцом, наконец.

– Мне кажется, что я больше не люблю ее, мама.

– Ну что ты, Саша!

– Так не порядочнее ли оставить ее, пока у нас еще нет детей? Она еще сможет найти себе хорошего мужа.

– А мне кажется, она счастлива с тобой.

– Ей немного от меня надо. Новая помада – и она довольна.

Звонко грохнула калитка – в сад прибежал взволнованный Коля. Он уже несколько недель гостил в Бернове, приехав в отпуск из Москвы.

– Война с Германией! Только что объявили, – глухо сказал он и сел на стул, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.

Катерина во все глаза смотрела на сыновей. Ей захотелось обнять их, укрыть собой, защитить. Она, еще ничего не зная, уже прощалась с ними.

Не в силах говорить, Александр, тяжело дыша, сел за стол под яблоней и уставился в одну точку. Руки дрожали.

– Неужели опять? – еле проговорил он.

– Папа, тебе плохо? – Саша стал осматривать отца. – Нервы, – заключил Саша, проверив рефлексы.

Разбудили Глашу. Она отсыпалась после ночных гуляний: в субботу были танцы, поэтому вернулась, как всегда, под утро. Глаша после педтехникума работала учительницей младших классов в берновской школе.

Услышав про войну, Глаша обрадовалась:

– Зато теперь вокруг будет много военных. Ах, красивая форма, сапоги!

– Дура! – возмущенно одернул Коля.

Он уже собрался, холодно попрощался со всеми и хотел пешком идти в Высокое, чтобы ближайшим поездом добраться в Москву, где его, как он думал, уже ждала повестка. Но Саша остановил, наспех запряг больничную лошадь и повез брата сам.

Катерина на прощание крепко прижала к себе Колю. Чувство вины захлестнуло ее. Катерина расплакалась. Хотелось попросить у Коли прощения, но она лишь прошептала: «Пиши, пожалуйста, пиши…»

Катерина почувствовала, что с Колей что-то неладно, едва он стал подрастать. Говорить начал поздно, и в основном это были обидные слова. После болезни он рос некрасивым, с кривыми зубами, с ногами колесом, но не это отталкивало: неподвижный взгляд и улыбка были странными и пугали. Когда Коле было шесть лет, он посадил кошку в горящую печь, чтобы «посмотреть, ведь весело будет». Тогда же начал резать лягушек, замысловатыми узорами складывая их трупики вдоль тропинки в палисаднике. Прятался в кустах и часами выжидал, когда кто-нибудь придет: ему нравилось видеть страх. Знать, что его боялись.

Она плакала и махала сыну вслед, пока заунывно скрипевшая телега не свернула на большак в сторону Высокого. Катерина жалела своего недолюбленного, не понятого ею сына и стыдилась, что так и не стала для него хорошей матерью. Ведь даже сейчас не смогла сказать ему ничего хорошего, что бы поддержало его.