Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Появились наши солдаты: привезли полевую кухню и стали кормить бывших пленных горячим. Рассказали, что они из 220-й дивизии 39-й армии генерала Хоруженко, сражались за деревню с 26 по 30 декабря. Солдаты и сами были мокрые и замерзшие – все эти дни мела метель, ветер валил с ног, мороз стоял тридцать градусов, но они пробились. На крыше усадьбы, на чердаке, немцы, отступая, оставили смертника, приковали его к пулемету, поэтому так долго не могли занять деревню.

Немцы полностью сожгли Корневки, угнали в плен жителей Бибикова и Климова, несколько домов в Бернове тоже сгорели – в одном из них фашисты свалили своих убитых и раненых и подожгли, а некоторые дома спалили просто так, напоследок.

Катерина с Глашей, торопясь, что было сил, побежали домой. Спустившись с пригорка, увидели страшную картину: большак исчез – сплошь покрылся глубокими воронками от снарядов. Повсюду лежали убитые – и наши, и немцы, – припорошенные снегом, а метель, не обращая на них внимания, продолжала свое дело. Дома скорбно догорали, накрытые серым дымным маревом с красноватыми проблесками. Катерина с болью в сердце смотрела на свою улицу: не горит ли и ее дом, но из-за метели ничего не было видно. Подойдя ближе, Катерина с облегчением вздохнула, увидев, что дом все-таки цел. Побежали к бане. Александр, услышав, что немцев в деревне больше нет, смог наконец подняться, хотя все еще был очень слаб.

Глаша обнимала Александра:

– Ох, папка! Столько страху натерпелись! И как же я рада, что ты очнулся!

В ту ночь измотанные, продрогшие солдаты расположились кто где, а на следующий день снова двинулись в наступление, освобождать Старицу, оставив спасенных из плена восстанавливаться в госпитале, – многие от голода и обморожений не могли двигаться.

Радостные бабы бегали по деревне и поздравляли друг друга. Одна рассказывала: «Ой, бабоньки, девять человек родила, а так лихо не было!»

К вечеру Паня принесла новость – госпиталь вернулся, и она уже успела повидаться с Сашей.

– Только вы ему не говорите, – попросила Паня, потупив глаза.

– Что ты, дочка, я забыла, и ты сама забудь, будто и не было ничего, – успокоила Катерина. – Надо жить дальше, милая моя!

По замерзшей Тьме побежала в больницу. Рядом стояла полуторка, на которой только что доставили раненых: сквозь дощатое дно промерзшего кузова на снег все еще стекала черная кровь. Катерина стала пробираться к операционной. Все палаты, коридоры были забиты ранеными, многие теснились по двое на узких железных кроватях. Катерина приоткрыла завешенную простыней дверь и увидела, что Александр оперирует. Вид у него был изможденный: очень осунулся, на щеках проклюнулась неровная рыжеватая щетина, хотя он раньше всегда ходил гладко выбритым.

– Сынок! – позвала Катерина.

– Следующего, – скомандовал Саша и выбежал за занавеску к матери, держа окровавленные руки перед собой. Сестры тут же принесли другого раненого и положили на операционный стол.

Саша быстро заговорил:

– Мама! Скоро возьмем Ржев. Мы погнали их, понимаешь? – Глаза Саши горели.

– Так хотела тебя увидеть! Ты скоро придешь к нам? – с надеждой спросила Катерина.

– Не знаю, родная моя, – посмотри, сколько раненых. – Саша, стараясь не запачкать Катерину, наклонился вперед и поцеловал ее в щеку:

– Спасибо тебе за Паню, она говорит, не выжила бы без тебя…

– Сынок, – заплакала Катерина.

Саша ушел, не оглядываясь. Катерина сквозь неплотно закрытую дверь видела, как он сосредоточенно осматривал раненого и начинал операцию.

Гордость за сына охватила ее: спасает людей от смерти. Катерине захотелось снова поговорить с ним, сказать главное. Но что – главное? Что она любит его? Но он и так знает… Что она убила человека? Но как объяснить, чтобы не сказать про Глашу? Что она не выполнила своего обещания и не сберегла Паню? Нельзя.

С мыслями о том, что же главное, Катерина пошла на поле, где еще вчера проходил бой. Раненых уже забрали. Все поле в воронках от снарядов, как пестрое лоскутное одеяло в красную крапинку, простиралось вдаль, полностью покрытое убитыми солдатами. Они лежали на снегу друг возле друга, как снопы. И русские, и немцы. Их занесло снегом. Лица, волосы, ресницы были белыми, словно сделанными из гипса. В первую минуту Катерина усомнилась, что они настоящие. У кого-то не хватало рук, ног, у кого-то не было половины тела. На лицах некоторых убитых застыл покой, казалось, что они уснули и им снятся мама и мирная жизнь, но некоторые навсегда замерли в безмолвном крике: они умирали медленно, корчась от боли, ожидая свою смерть, призывая ее.

Сашу оставили в госпитале в Бернове – было слишком много раненых. Глаша пребывала в возбуждении: всю домашнюю работу забросила, гуляла с подружками по деревне, весело смеялась с солдатами, каждый вечер ходила на танцы.

«Это в ней нервы шалят, – думала Катерина. – Пережить надо, ведь чуть не убили ее».

Сандаловы перебрались обратно в дом, а Паня вернулась в свой вместе с Сашей. Катерина видела, что Пане стало неловко общаться с ними, что они для нее – болезненное напоминание о том, что случилось в оккупации.

Жизнь постепенно налаживалась. Коля прислал записку из Страшевичей, где стоял отряд. Сердце Катерины сжималось: «Увижу ли Колю? Смогу ли все исправить?»

Люди, у которых сгорели дома, жили в банях и в сараях. Осталось много беженцев из Ржева – идти им было некуда. Деревня теснилась, чтобы пустить тех, кому негде было жить. На полях лежали замерзшие лошади – их мясо ходила рубить вся округа. Ели «тошнотики» – находили оставшийся в земле мерзлый картофель, выскребали крахмал, толкли, добавляли немного воды, перемешивали и делали лепешки, которые получались синими и тошнотворными. Иногда удавалось поменять вещи на продукты в деревнях, где не побывали немцы, – в Цапушеве или в Москвине. Так и спасались.

Потянулись долгие дни ожидания. До деревни доносилось, как совсем близко идут бои – уже за Старицей находилась передовая. Соседям приходили похоронки из Ржева, чаще всего с горестной пометкой «пропал без вести».

Александр снова поселился в мезонине, вернулся на работу в совхоз, чинить задетые взрывами коровники, восстанавливать разбомбленные дороги, возить на быках гравий. За Глашей ухаживал молодой капитан, и Катерина радовалась, что ее девочка не ожесточилась, забыла про Клауса.

В школе занятий не возобновили – нечем было топить, да и немцы, замерзая, сожгли всю мебель в усадьбе. Дети теперь приходили на уроки домой к учителям. Глаша занималась с третьим классом. Постоянно голодные дети ходили оборванными, и Катерина, как могла, подкармливала их, латала дырки в старой одежонке. Ни книг, ни тетрадей не осталось, но дети старались, писали палочками на старых газетах. Вскоре совхоз стал выделять зерно для завтраков. Катерина сама молола его и из крупы варила детям суп или кашу. По вечерам читали при «фигасиках» – заливали в гильзу от снаряда керосин, вставляли фитиль из пакли. Спичек не было: огонь высекали кремнем, поднося к нему паклю. Жизнь возвращалась в деревню.