Наталья Соловьева - На берегу Тьмы [litres]

Александр и Коля вернулись взбудораженные и веселые, словно просто гуляли или, например, охотились. С аппетитом набросились на еду и выпили спирт, который притащил Коля.

«Пришли уже поддатые, – догадалась Катерина, – выпили прямо там, сразу. Отпраздновали…»

Катерина за стол не села. Как ни злилась на Митрия, как ни ненавидела его, все-таки не хотела, чтобы его застрелил ее собственный сын. Или это сделал Александр? Она посмотрела на Александра: спокойный, он весело смеялся и шутил с Колей. Будто ничего не произошло.

«Неужели так бывает?» – удивлялась Катерина.

Проснувшись на рассвете, Катерина услышала за окном вкрадчивую капель, будто весна робко постукивала в дверь: «Можно? Я не помешаю?» Катерина поняла: пора. Начал таять снег, а значит, можно было наконец похоронить скованные зимними морозами тела солдат, оставшиеся на полях вокруг Бернова. Она прошла по домам и созвала женщин. Никто не отказал: понимали, что это святое. Солдаты спасли их, а теперь настал черед отдавать долг. Пришлось брать с собой и стариков с детьми, одним женщинам было не справиться: на полях осталось лежать несколько тысяч убитых.

Добравшись по рыхлому снегу до поля, где шли особенно жестокие бои, женщины заплакали. Ужасающая своей нереальностью картина предстала перед ними: мертвые лежали везде: на бескрайних полях, в глубоких оврагах, в посеревших за зиму стогах сена, куда раненые заползали, чтобы замерзнуть, не дождавшись помощи. Немцев было особенно много, в несколько раз больше наших: легко одетые, многие замерзали, не успев ни разу выстрелить.

Мертвых обледенелых солдат грузили на санки и тащили к выдолбленной в промозглой земле братской могиле. Школьники впрягались по восемь человек – так было тяжело. Дети помладше под присмотром бойцов собирали у убитых документы и личные вещи. Иногда удавалось находить кусочки сахара вперемешку с махоркой или сухари – их тут же съедали.

Немцев сваливали в яму, не отметив ни крестом, ни каким-нибудь другим знаком. Всем хотелось забыть, что враг был здесь, на этой земле.

Хоронили, выбиваясь из сил, плача, несколько недель. Каждая думала о своем муже, сыне, брате или отце: «И моего, если не дай Бог, убьют, похоронят по-человечески».

За заботами Катерина не сразу обратила внимание, что дочь изменилась, притихла, стала мыться в бане отдельно, после всех. В доме Глаша ходила, накинув шерстяной платок, который чудом удалось отыскать среди старых вещей после грабежей немцев. И вот как-то Катерина крутилась у печи и случайно задела живот Глаши, которая проходила мимо. Сразу все поняла:

– От кого?

– От Клауса, – спокойно ответила Глаша.

– Так это когда ж? – в ужасе прошептала Катерина.

– Тогда ж, аборт поздно делать – я у бабки одной была.

– Что ты говоришь, грех какой!

– А жизнь мою губить – не грех? Кто меня теперь замуж возьмет?

– Я думала, капитан твой предложит, что бегал за тобой.

– Предложит! – передразнила мать Глаша. – Как узнает, так сам же меня и пристрелит. Отказала я ему.

– Что же делать теперь, доченька? Значит, родишь, мы о вас с ребенком заботиться будем. Поднимем как-нибудь.

– Смотрю на тебя, мать, и удивляюсь. Как будто грамотная, а не понимаешь.

– Что же я понять должна? Ты объясни.

– В город мне надо. В Торжок. Рожу – ребенка в детдом. Вернусь – и никто не узнает, даже папа.

– Да как же так? Своего ребенка – и в детдом? Неужто у тебя сердца нет?

– Мне о себе подумать нужно. А с прицепом, тем более немецким, мне край.

– Глаша, милая, все уладится, все к лучшему!

– Ты всю жизнь с такой философией живешь. И что? К лучшему? Довольна ты жизнью своей?

– Слава Богу за все, – ответила Катерина. – А ты ребенка трогать не смей!

– Помоги мне, мама, – взмолилась Глаша и заплакала. – Что делать, ума не приложу!

– Ну конечно, помогу, – сказала Катерина и обняла Глашу. – Что-нибудь придумаем.

В тот же вечер Катерина пошла к Саше. Только сыну она доверяла так же, как себе. К тому же она была уверена, что он никогда не предаст Глашу.

Саша как раз выходил из госпиталя, направляясь к себе домой:

– Какой срок? – строго спросил он.

– С конца декабря, а может, и раньше – не знаю.

– Ну что же – поздравляю, будешь бабушкой.

– Я-то рада любому ребенку, но что ж с Глашей-то будет? Вся жизнь насмарку, сынок.

– Эх, Глаша, допрыгалась, – с тоской сказал Саша. – Жалко ее, но как же можно с немцем? Я знаешь сколько наших ребят с того света вытащил, а сколько у меня прямо на столе умерли? А она в это время с немцем? – Саша достал папиросы и нервно закурил.

– Саша, ты куришь? – ужаснулась Катерина.

– Согласись, мама, это не самая твоя плохая новость на сегодня.

– Что правда, то правда. Так что же делать будем?

– Ну что же – идея отправить ее в город не лишена смысла. Поедет в Торжок, родит, а мы ребенка заберем. Мы с Паней его усыновим – все равно детей нет у нас, а может, и не будет – черт его знает.

Катерина обрадовалась:

– Правда? Но вдруг Паня не согласится?

– Я поговорю с ней, мама. А ребенок ей во благо – займется делом наконец.

– Ну а ты-то сам как? Ведь это же немец, я ничего не скрыла от тебя.

– Это Глашин сын. Это живое. Я врач – для меня нет разницы с точки зрения физиологии, понимаешь? Будет мой сын, русский.

Катерина шла от Саши и гордилась, какой же он у нее благородный. Боже, спасибо тебе, что дал мне такую отраду: сына, на которого всегда можно положиться, опору и поддержку всей семье.

К Первомаю закончили сеять яровую пшеницу, овес и ячмень. Для посевной бабам пришлось на себе таскать зерно за пять километров из Высокого с железнодорожной станции – своего не хватало. Носили по два мешка сразу: один спереди, другой сзади.

Землю пахали на быках, но их было мало. Чаще приходилось самим по два человека впрягаться в плуг и тащить его. Так пахали по пятьдесят соток в день. Под вечер и руки, и ноги дрожали от напряжения. Ладони были стерты до крови, плечи саднили. Катерина вспоминала, как молотила с солдатками в империалистическую, словно от этого зависела тогда ее жизнь. Так и сейчас.

Глаша собиралась после окончания занятий в школе отправиться в Торжок и там родить – Саша уже договорился с врачом городской больницы и со знакомыми, которые приютят ее у себя.

Первомай праздновали скромно: новости с фронта приходили неутешительные – немцы подбирались к Сталинграду и к предгорьям Кавказа. Катерина, Александр, Глаша и Саша с Паней уже сидели за столом, когда пришел Коля.

Он сел, выпил и сразу же заговорил с Глашей:

– Как же так, сестра?

– Ты о чем?

– Сама знаешь.

– Может, не сейчас? – вмешался Саша, который мгновенно понял, о чем пойдет речь.

– Ты вот капусткой закуси, – предложила Паня.