Валерий Туринов - На краю государевой земли

И Федька понял, что разговор у них пошел по кругу.

— Моя его не слышит! — отчего-то искренне возмутился Акарка и начал ругаться по тунгуски, затем еще на каком-то языке. Но шингал лишь мотал головой и что-то твердил одно и то же… И Акарка отдал его казакам. Те не стали его бить, а просто подвесили за ноги вниз головой на толстой ветке дуба. Сами же они пошли рыскать по всему селению, высматривая вокруг него подозрительные тропинки, заглядывали во все ямы, накопанные подле хижин. Деревня была бедная. Они не нашли в хижинах ничего, что было бы ценным для них. Бросив пустые поиски, они вернулись назад и увидели, что шингал висит все так же вниз головой и деловито, с видимым удовольствием ковыряет у себя в носу… От такого оскорбления казаки обозлились и разожгли под ним костер. Вот уже тогда-то он взвыл и тут же рассказал все. Казаки нашли хлеб, выгребли из ям все без остатка, стаскали его на дощаник, подожгли деревню и пошли дальше по реке, выискивая по протокам другие поселения.

Они запаслись хлебом и вернулись обратно в устье Шингала, в свой лагерь на том же острове.

— Ну, Федор, давай — иди на Аргунь. Хлеб есть, заправился сполна. И забирай всех своих, — заявил Онуфрий Пущину, когда полки получили все свои хлебные оклады.

— Онуфрий, я ничего не говорю: ты власть в этом краю. И вот тебе мое слово: идти нам вверх невмочь! Перезимуем тут, послужим на низу Амура! — засопел Федька, готовый и возразить, и поскандалить, даже если «Кузнец» упрется, и бочком подвинулся вплотную к нему.

Степанов глянул на него все так же подозрительно, отступил на шаг от него, пробормотал, соглашаясь с ним: «Я не отговариваю!»… Он понимал отлично, как и Федька, сейчас грубо напиравший на него, что тот будет на Аргуни только глубокой осенью, скорее всего, увидит голое место. Дауры ведь не оставили, поди, целым его острог, брошенный там, сожгли его, наверное, и разорили.

С острова они снялись всей судовой ратью и поплыли вниз по Амуру длинным караваном дощаников, пугая своей грозной силой живущие по берегам племена. Позади остались улусы дючеров. Потом начались поселения гиляков. И вскоре они подошли к Косогирскому острогу. Его когда-то основал еще Поярков и зимовал в нем. И они решили тоже зимовать в этом остроге.

В тот же день Степанов вызвал к себе Федьку и его толмача, Сёмку Чистого.

— Сёмка, давай, показывай: где тут захоронки! Да не жмись ты! — потребовал он от толмача. — Все равно то пойдет прахом, если не возьмем! Сам-то ты не вынесешь отсюда ничего!

И Сёмка раскололся… В захоронке оказалось оружие, оставленное Поярковым от павших у него казаков. Была там же и соболиная казна, тщательно упакованная. Но это не спасло ее. Пролежав в земле два десятка лет, она полностью сгнила.

— Вот — видишь! — наставительно сказал Бекетов толмачу.

— Эх, что за дурачье! — воскликнул Федька. — Ни себе ни людям!

Он возмущался, хотя сам тоже, бывало, не раз прятал на заимке заповедный товар. И в то же время он подозревал, что толмач не все показал.

«Что-то да утаил, для себя», — вспомнил он, что тот очень не хотел уходить с Амура; и он решил как-нибудь потрясти его, выколотить из него те захоронки, чтобы поделился…

Степанов оставил здесь сотню казаков чинить острог и еще срубить несколько просторных избенок, чтобы теснота не задушила их зимой. С остальными казаками он сплыл на дощаниках вниз, дальше в землю гиляков. Сюда он пришел не случайно. Его прельстила не удобная зимовка, и не то, что еще весной дауры донесли ему в Кумарский острог, что-де сорокой слух прошел по всей тайге, мол, гиляки побили тех русских, которые шли на Амур зимой с Ламского моря… Все было проще. Земля гиляков была богата пушниной. Была она богата и серебром тоже. О нем ходило много слухов среди тунгусов. Вон и Акарка говорил, что есть-де гора на Чирколе-реке, из нее выходит серебро, есть-де и золото, а за ним-де приходят никанские и богдойские люди и крепко-де сторожат ту гору…

На поселение гиляков Федька вышел со своими казаками в двух верстах от русла реки. На глинистом взгорке виднелись землянки, крытые бревнами. Половина из них оказались пустыми: многие жители разбежались при их подходе к селению.

Казаки разбрелись по землянкам и стали шарить по ним. В поселении не было ни зернышка. Казаки не нашли даже завалящего ячменя. Гиляки жили только рыбой, да еще тем, что им давала тайга.

Федька присмотрел себе землянку почище, посветлее, попросторней, и устроился в ней сам. Он уселся в землянке на лежак и стал ждать, когда будет готова рыба. Он был голоден, но терпеливо наблюдал, как подле очага возится молодая гилячка, забрасывает в огромный котел рыбу. Гринька и Потапка тоже залезли в землянку вместе с ним. Не отпускал Федька от себя и Акарку: тот всегда был нужен ему. И Акарка, мужик любознательный, присев на камень у очага, о чем-то сразу замурлыкал с гилячкой. И, видимо, та поняла его, выхватила прямо из котла огромный кусок калуги и кинула ему. Акарка поймал на лету кусок и заплясал на месте, обжигаясь и перекидывая его с руки на руку.

Гилячка же, поковыряв пальцем в носу, облизала его, залезла торопливо рукой к себе куда-то под толстые кожаные штаны, что-то яростно почесала там. Затем она подскочила к котлу, выхватила из него другой кусок рыбы и сунула его теперь в руки Федьке…

Федьку чуть не стошнило от одного только вида ее рук, но голод закрыл ему глаза на все…

Не успел он поесть, как появились казаки и впихнули в землянку какого-то человека.

— Вот, Федор! Он, говорят, сынишка их князька!

Федька, продолжая есть, стал рассматривать этого малого, какого-то больно жалкого. В землянку залезли еще казаки, а с ними и Сёмка. Они привели несколько мужичков из этого же поселения и поставили перед ним еще одного пленника. Это был тунгус, он был такой же маленький и щуплый, как и сынишка князца. Из сбивчивых и злых выкриков казаков Федька понял, что они нашли по землянкам и в тайных ямах немало казачьих вещиц: там были самопалы, берендейки, натруски, пулечные сумки, и даже нательным оловянным крестиком играл малыш в одной из землянок.

— Это гиляки! Побили казаков, обобрали их!

— Уже и поделили все между собой!..

— Федька, пытать будешь, однако? — промычал забитым ртом Акарка, торопливо доедая рыбу, поняв, что ему сейчас не дадут как следует поесть. Он заглотил разом без остатка то, что еще кинула ему гилячка, сплюнул и бодро икнул, показывая Федьке, что готов.

— А этот кто такой? — спросил Федька о втором пленнике, вытер о шкуру, на которой сидел, засаленные пальцы и отодвинул от себя гилячку; та подошла к нему опять с рыбой.

— Тунгус!

Акарка о чем-то спросил тунгуса.

— Он — Широнка! Он шел с Ламы! Казаков, однако, вел! — сказал он.