Валерий Туринов - На краю государевой земли

Федька томился без большого дела и рассчитывал, что в этом ему поможет Яков.

Да-а! Как не надеялась Дарья, что он пойдет в нее, а вышел-то он весь в отца, тоже не мог сидеть дома.

Они, боярские дети и атаманы, а также татарский и городовой головы, сидели, думали и, ругаясь, договорились до похода на киргизских князьков Табуна и Ишея, до того, чтобы устроить большую шкоту им, пущим заводчикам всех набегов под Красноярский острог.

А что до жалования хану, то также сообща условились: послать к хану сначала двух казаков, через Кузнецкий острог; и толмача взять оттуда же, хотя бы того же Какайку, подгородного кузнецкого татарина. И пусть-де они высмотрят дорогу до кочевий Алтын-хана, да известят его о государевом жаловании. Да прислал бы хан своих людей, чтобы не вышло на дороге никакой порухи тому великому жалованию. Пусть-де порадеет и сам хан за ту государеву милость.

— Пока не проведаем путь до мугал, никуда не пойдешь! — твердо заявил князь Никита Тухачевскому в конце сходки и распустил служилых.

Федька, выйдя из разрядной, бросил Лучку, кинулся за Тухачевским, догнал его и пошел рядом.

— Яков, возьми меня с собой, а? — просительно заглянул он сбоку ему в лицо.

Тухачевский остановился.

— Федор, это же не от меня зависит!.. Ну, я скажу князю Никите, — стал объясняться он с ним, заметив умоляющее выражение у него на лице. — Но обещать ничего не могу.

— Хорошо, хорошо, договорились! — обрадовался Федька, прощаясь, сунул ему руку, заторопился, чтобы он не передумал, и тут же свернул в какой-то первый попавшийся переулок.

— Не-ет! Пущин не пойдет с тобой! — сразу же отказал князь Никита, когда Яков заикнулся было о просьбе Федьки. — Он такой же лихой, как и этот подьячий..! — уже по привычке стал ругаться он, стоило ему только вспомнить Огаркова. — Но один ты с ним, этим василиском, не справишься! А вот Пущин натолкнул на мысль. Тебе там нужен помощник.

— Давай тогда Лучку Васильева?

— Вот этот подойдет! — согласился князь Никита. — Он уже бывал и в мугалах, у Алтын-хана, их язык смыслит.

Лучка Васильев уже ходил двадцать лет назад толмачом в «мугалы» с Васькой Тюменцем. Он хорошо знал и калмыков, поднаторел и в их языке. Сопровождал он с атаманом Ванькой Белоголовым и калмыцких послов в Москву. И посольское дело было ему не дальнее. А лет десять назад его поверстали боярским сыном, за его заслуги. И вот такой-то человек был для Якова больше нужен, чем кто-либо иной. И он не стал упорствовать насчет Федьки. Лучка же, обжившись в Томске, присмотрел себе здесь и жену. Он и Васька Бурнашов поделили двух сестер, дочерей атамана Ивана Белоголова. И у Лучки уже были сын и девка. Отец же Васьки, Бурнашка Никонов, отчаянная голова, погиб в джагатах вместе со своей сучкой Лукавкой. Та подвела его на сей раз: не принесла ему удачи. Он погиб в городке мурзы Бурлака, когда к тому приступил Аблайгирим, как раз в год неудачного похода туда Тухачевского.

И вот по этому делу-то, с Алтын-ханом, первого декабря в Кузнецкий острог ушли два казака, Ивашка Игнатьев и Степка Кокшар.

А вскоре из Томска с большим отрядом служилых выступил Андрей Просовецкий. Вместе с ним в поход на киргиз ушли джагаты с Бурлаком. Часть войска Просовецкий нарядил конными, остальные были пешие казаки на лыжах. Он вышел в поход в начале декабря, когда уже прочно стали реки, но снега были еще невелики. Отряд Просовецкого, которого князь Никита поставил войсковым головой, двинулся «сухим» путем, по степям, как обычно ходили в «киргизы». От Томска мимо Киргизки, на Турунтаев улус, через три дня они пересекли по льду Китат в его устье, где он впадает в Яю, затем в десяти верстах выше устья Китата перешли саму Яю и двинулись по дороге, идущей то лесом, то заснеженной степью. Впереди шли лыжники. Они торили дорогу. А следом на санях везли пушки, припасы и снаряжение. Еще через неделю они добралась до Кии у Баимского улуса. Там они разбили табор и два дня отдыхали и подкармливали лошадей. И только через месяц они вышли на Итат, в двадцати верстах от Чулыма. И здесь, на берегу Итата, Просовецкий соединился с отрядом служилых из Красноярского острога, которых прислал Никита Карамышев.

От Итата они пошли на юг, через два дня пересекли Урюп, а еще через два дня вышли на Белое озеро. И там, в киргизском улусе, они захватили «языка» и выведали у него, что Ишей и Табун стоят в улусах на Черном Июсе, и до них конного хода всего два дня. На Черном Июсе отряд Просовецкого скрытно встал за горами. Здесь Просовецкий собрал совет, и служилые с джагатами договорились ударить по улусам ночью. Но Просовецкий передумал, разрешил своей властью казакам и джагатам пойти на улусы, не дожидаясь ночи. И те напали на улусы, стали грабить их. Увидев же табуны коней, они пустились в загон за киргизами, зашарили по их брошенным юртам… Киргизы оправились от замешательства и, в свою очередь, напали на рассыпавшихся по улусам казаков и джагатов и многих побили. Когда эта весть дошла до войска, конные казаки бросились на помощь своим, оставив с обозом и пушками одних лишь пеших казаков. Прошло немного времени и на этих пеших казаков, обойдя их за горами, нагрянули с тыла несколько сот конных киргизов. Казаки укрылись за санями и стали отстреливаться. В это же время Просовецкий с конными казаками и джагатами, стесненный киргизами, тоже укрепился на ночь табором. Ночь прошла спокойно. Наутро киргизы снова атаковали пеших и конных, укрывшихся в таборах… Четыре дня Просовецкий отбивался от многих конных, налетающих со всех сторон на его таборы. На помощь киргизам подошли еще сотни четыре куячников, в которых казаки сразу же признали «мугалов», алтыновых людей. И все это скопище заступило отряду Просовецкого дорогу, с намерением не выпустить его из Киргизской земли. Теперь ничего не оставалось, как только идти на вылазку и пробиваться через них. Отряд, прорываясь, обратил в бегство киргиз, затем и «мугалов» и пошел обратно на Ужум, далее на Урюп, чтобы поскорее выйти из негостеприимной земли киргизов, преследуемый всю дорогу многочисленной ордой конных.

На Итате томские разделились с красноярскими служилыми и направились к себе домой. И только в конце марта Просовецкий вернулся со своим отрядом в Томск. В это же время из «мугал» по последнему зимнему пути вернулся Ивашка Игнатьев с алтыновыми людьми, Койдой Олга Колочен-тарханом и Бутачи. Степку же Кокшара удержали в «мугалах» как заложника. Безопасный для доставки государева жалования путь до «мугал» вроде бы стал проглядываться.

А в середине апреля, еще до вскрытия рек, в Томск из Москвы успели дойти кое-какие грамоты. И среди них была одна, с радостной для Просовецкого вестью: его помиловали и разрешили вернуться из Сибири.