Конрад Мейер - Юрг Иенач

Тут со стороны деревни раздались пронзительные крики, и сейчас же над головой пастора загудел, забил в набат церковный колокол.

Александер увидел снова вспыхнувший в темноте свет предательской лампы, захлопнул крепкие ставни нижнего этажа и поспешил в дом, намереваясь вместе с друзьями защищать его, как крепость, до последнего человека, — с улицы уже раздавались выстрелы, а во входную дверь сыпались удары. Фауш едва успел накинуть на нее засов и взбежал по лестнице на чердак, чтобы вести наблюдение через слуховые окошки. А пастор Александер опять зарядил мушкет и встал возле узкого решетчатого кухонного окна, как возле бойницы.

— Вот мерзавцы! — крикнул он навстречу Вазеру, который выбежал из отведенной ему каморки, вынеся оттуда дорожную котомку и опоясавшись своей легкой шпагой. — Мы дорого продадим свою жизнь!

— Бог с вами, господин Блазиус, неужто вы, служитель слова господня, станете стрелять в людей, — попытался усовестить его Вазер.

— Кто не слушает, пусть восчувствует, — гласил невозмутимый ответ проповедника.

Но тут Панкрацио обеими руками обхватил старого смельчака и оттащил от амбразуры.

— Своим дурацким упорством ты всех нас погубишь! Бегите отсюда прямо в горы!

— Боже милосердный, — прогремел с чердака басистый голос Фауша, — они валят валом. Они уже вломились в дом Поретто. Мы погибли!

— Бегите сейчас же! — крикнул монах, меж тем как удары топора о дверь становились все яростнее.

— Будь по-твоему, капуцин, — согласился Блазиус и принялся охапками таскать из кухни хворост и солому и опытной рукой укладывать их в проходе между обеими дверьми. — Мы улепетнем отсюда через Бондаскский ледник в Бергель. Фауш, отворяй все слуховые окна, чтобы было побольше тяги. И спускайся живей!

Фауш сполз с лестницы, пригибаясь под тяжестью съестных припасов, которые обнаружил на чердаке, а Вазер озирался по сторонам, не видя Иенача.

— Тут пути наши расходятся, Панкрацио, — сказал старик проповедник и протянул капуцину руку поверх сложенных стенкой вязанок. В эту минуту средняя створка дверей расселась под неистовый вой осаждающих. — Оставайся у парадной двери, а мы под прикрытием огня выберемся через черную. — И он поджег хворост. — В путь, братья-протестанты!

Когда пламя от сильной тяги взвилось столбом к слуховому окошку, Иенач с мертвой женой на руках вышел из горницы на полыхающий свет.

В правой его руке блестел длинный меч, на левой, не ощущая, как видно, тяжести, он нёс мертвую Лючию, чье тихое, кроткое лицо, словно сломленный цветок, приникло к его плечу. Он не хотел оставить ее на поругание кровопийцам. При всей трагичности положения, Вазер не мог отвести взгляда от этого образа немого гнева и непримиримой скорби. Таким должен быть ангел Страшного суда, несущий безгрешную душу сквозь вечный огонь. Это же был не вестник света, но ангел мщения.

Пока граубюнденцы поспешали через сад к подножию гор, капуцин в огне и дыму стойко дожидался на кухне того мгновения, когда дверь разлетится в щепы. А тогда, вытянув правую руку с зажатым в ней распятием, он бросился на порог и крикнул алчущей крови толпе:

— Пресвятая матерь божия! Неужто вы хотите сгореть вместе с еретиками?.. Их пожрал огонь небесный! Гасите его, спасайте свои жилища!

За его спиной трещало разбушевавшееся пламя.

Со звериным воем толпа в ужасе шарахнулась назад. Поднялась невообразимая сумятица.

Молниеносно распространилась легенда, будто святой Франциск во плоти истребил еретиков из протестантского пастората и в благолепном облике явился верующим.

Таким-то образом капуцину удалось незаметно сесть на ослика, который дожидался в стойле по соседству. Оставив позади красное зарево и кровожадные крики, Панкрацио надвинул капюшон на лицо и окольными путями затрусил к своей обители на озере Комо.

На пятый день после этих чрезвычайных событий Генрих Вазер подплывал под вечер к своему родному городу на шедшем из Рапперсвиля почтовом и пассажирском судне. На алеющем закатном небе все явственнее, все крупнее становились башни обоих соборов, и при виде этого милого сердцу зрелища молодой протоколист всей душой возблагодарил милостивое провидение за счастливый конец каникулярной прогулки, обилием опасностей превзошедшей все его ожидания.

При отплытии из Рапперсвиля единственным его обществом оказалась судовая команда, — паломницы из Брейсгау, все больше усталые старухи, пугливо прикрывая загорелые лица красными головными платками, сбились кучкой на носу судна, молились или дремали. Они совершили паломничество в святую Эйнзидельнскую обитель и, сделав крюк через мост, завернули в Рапперсвиле к капуцинам, славившимся искусством изгонять и заклинать бесов, и накупили у них всевозможных снадобий для людей и животных против болезней и сглаза. Там паломницы услышали про страшную кару, поразившую еретиков в долине, по ту сторону гор. Нечестивцы все до единого будто бы истреблены огнем и мечом.

Беда, постигшая вероотступников, наполняла старушонок радостным трепетом, а также и желанием как можно скорее очутиться подальше от протестантских земель, через которые лежал их путь, и дома, в своей католической отчизне, поведать об этих великих событиях.

Итак, слух о протестантской резне в Вальтеллине достиг Цюриха одновременно с молодым путешественником, если не опередил его.

И сам Вазер по дороге домой узнал о том, чему в глубине души боялся поверить, а именно, что избиение в Бер-бенне, которому он оказался свидетелем, было лишь одной из вспышек — и далеко не самой жестокой — в этой давно задуманной кровопролитнейшей расправе. Даже торговцы, всходившие на судно на каждой пристани, ни о чем другом не толковали.

Все эти люди были не со вчерашнего дня знакомы между собой. Хозяева судна, отец и сын, вместе со своими гребцами уже много лет переправляли пассажиров в оба конца Цюрихского озера. Сын, смуглый от загара, крепкий и рослый парень, был сверстником Вазера. Отец с мало-детства брал его с собой на озеро и приспособил доставлять в город доверенные им письма и посылки. Таким манером парнишка познакомился с юным Иеначем еще в тот раз, когда сын шаранского пастора ехал в Цюрих учиться, и в дальнейшем приносил ему всякие послания, и если Вазер, случалось, в начале вакаций провожал друга вверх по озеру, радость была бы не в радость без бойкого и острого на язык Кури Лемана.

Именно они с отцом взяли на судно выбивавшуюся из сил малютку Лукрецию, показали ей в Цюрихе дорогу к Каролинуму и ободрили ее, убедив прямо и смело поставить гостинцы Юргу на парту.