Конрад Мейер - Юрг Иенач

Но совестливому герцогу не давала покоя еще одна забота. Стоившая огромных денег война с Германией вконец истощила французскую казну. Скудные поступления из казначейства теперь прекратились совсем, и герцогу Рогану с некоторых пор нечем было платить граубюнденским полкам. Правда, французское войско было в таком же положении. Очевидно, при Сен-Жерменском дворе считали, что честь служить под началом доблестного полководца заменяет солдатам пищу и одежду. Роган слал рапорт за рапортом и в ответ получал посул за посулом. Введение нового военного налога — писали герцогу из Сен-Жермена — вскорости положит конец недохваткам.

Сколько бы помех и задержек не вставало на пути герцога, — людям и обстоятельствам свойственно противодействовать справедливым, выходящим из круга личных интересов намерениям, — он наконец-то вплотную подошел к цели; а граубюнденцы, согласившись на уступки, предложенные герцогом, уже видели освобождение своей родины.

И вдруг, в ту пору, когда листья опадают с дерев, по граубюнденским долинам пронеслась страшная весть: добрый герцог переселился в мир иной — гласила она. Он будто бы скончался от болотной лихорадки в своем дворце в Сондрио. Уже и гонец перевалил через Штильфскую седловину, спеша в Бриксен за снадобьями, потребными для бальзамирования его тела.

Этот слух вызвал смятение повсюду, куда бы он ни достиг. Люди с ужасом поняли вдруг, сколь многое зависело от его драгоценной жизни. Как бывает в горах, когда облако набежит на солнце, и все мигом потемнеет вокруг, и только резче обозначатся отдельные острые углы, так и перед граубюнденцами с вестью о кончине герцога грозно и явственно встала вся шаткость и зависимость их положения. Ведь только в лице этого внушающего полное доверие человека Франция явилась перед ними как благодетельная сила. Он, от имени своего короля, вел с ними переговоры и обещал им долгожданную награду за тяготы войны, он своим честным словом поручился перед маленькой страной за то, что Франция не отступит от взятых на себя обязательств. А если не стало доброго герцога, их заступника, что будет теперь? Кого поставит Ришелье на его место? Намерен ли беспощадный кардинал, холодным расчетливым взглядом объемлющий мир, взять на себя обременительный долг справедливости, завещанный протестантом Генрихом Роганом?

На сей раз беда миновала. Весть о смерти герцога оказалась ложной. Через несколько недель стало известно, что он десять дней пролежал в беспамятстве, не открывая глаз, а потом вернулся к жизни и медленно поправляется. Но никто еще не подозревал тогда, какое злое сомнение терзало его до тех пор, пока он не свалился замертво.

В ясный и теплый октябрьский день на улицах расположенного близ Шплюгенского перевала и по-городскому богатого местечка Тузис теснились шумные людские толпы. Селение раскинулось у северного входа в ущелье, ведущее к перевалу. Здесь путник из Италии обычно располагался на отдых после перенесенных тягот и опасностей, а тот, кто ехал с севера, набирался здесь сил, нанимал вьючных животных и делал последние покупки перед трудной дорогой. Городок стоял на таком выгодном и оживленном месте, что очень быстро отстроился после опустошительного пожара и расцвел лучше прежнего.

А сегодня и вовсе происходила Тузисская ярмарка, люди спешили на нее из ближних и дальних мест, и у подножья Хейнценберга собрались разные по обличью, наряду и говору обитатели всех граубюнденских долин.

Многие пришли только лишь посмотреть на доброго герцога; его будто бы в портшезе перенесли через перевал, а ночь он провел в селении Шплюген. Нынче вечером он должен прибыть в Тузис, где ему приготовлен спокойный ночлег в барском доме на уединенной улице. Некоторые из шплюгенских жителей собственными глазами видели его вчера в своем селении, — по их словам, благородный вельможа исхудал, постарел, побледнел до неузнаваемости, а волосы у него стали белыми как кипень.

В толпе бравой осанкой выделялись военные. Командиры граубюнденских полков явились сюда, чтобы достойно принять герцога. Неужто они нарушили воинский долг и самовольно покинули австрийскую границу и лишь ради страстного желания повидать его? И войска их по непонятной причине были расставлены цепью на всем пути его следования от Тузиса до Кура. Неужто ради торжественной встречи командиры сняли их с пограничных постов и вернули в глубь страны?

В почтенном заведении под вывеской «Черный орел» в этот вечер дым стоял коромыслом. По местному обычаю, напитки — темное и терпкое вальтеллинское, не сразу разжигавшее кровь, и коварный светлый сок четырех знаменитых своими лозами прирейнских сел — здесь разливали в двух различных помещениях, слева и справа от выложенных плитами сеней. Одно из них, кабак как таковой, заставленный скамьями и столами некрашеного елового дерева, было битком набито ярмарочным людом, гуртовщиками, альпийскими пастухами, охотниками, и шум стоял такой, что собственного голоса не услышишь. Молодая трактирщица, спокойная темноволосая уроженка Претигау, не успевала наполнять пузатые глиняные кружки и, чем больше ее теребили со всех сторон, тем своенравнее закидывала она голову, тем сумрачнее хмурила брови. В чистой зале господа военные гомонили не меньше простого люда, а кубки осушали еще усерднее.

Из залы в залу, с невозмутимым благодушием глядя на весь кавардак, ходил хозяин амтман Мюллер, человек твердый и хладнокровный.

В настоящую минуту его квадратная фигура заполнила весь проем двери, ведущей в кабак. Здесь как раз говорили о политике и, конечно, по обыкновению простолюдинов, с точки зрения личных обид.

— Стыд и срам перед богом и людьми, — перекрикивал гул голосов гуртовщик из Энгадина, — на что это похоже? Нам, граубюнденцам, собственную границу заказано переходить без французского пропуска! Намедни я собрался перегнать стадо коров в Верденберг. Не тут-то было — меня не пустили, да еще облаяли. Я, видите ли, не выправил себе какую-то бумажонку у французских чиновников в Куре. Хорошо еще, что скотину без убыли увел. А то они облюбовали себе бычков и задумали их забрать в свой окаянный заслон под Майенфельдом. Говорили, откупить их хотят у меня. Им-де нужно снабжать провиантом крепость… Откупить! Выгодная сделка, нечего сказать! Ихний мясник, эдакий заморыш, сроду не видал такой отборной скотинки и цену назначил грошовую!

— Что говорить! Эти сопляки смеют заикаться, что хлеб у них дома лучше моего. А мои караваи не зря славятся, — подхватил местный тузисский пекарь. — Когда они прошлый год стояли здесь, один солдат швырнул мой ржаной хлеб на землю, — он, изволите видеть, привык к деликатному, пшеничному… Мало того. Мне пришлось наводить порядок у себя в дому — этот поганец вздумал облапить нашу служанку, знаете, чернявая такая, из Оберхальбштейна. Я еле отбил ее, — вот она пришлась ему по вкусу, хоть, ей-богу, мой ржаной хлеб и вполовину не так черен, а уж куда лакомей на вид.