Конрад Мейер - Юрг Иенач

Загадочная усмешка пробежала при этих словах по угрюмому лицу охотника на серн, — он сидел за столом напротив пекаря, привалясь к стене и скрестив руки, и тут даже бровью не повел, только блеснул из-под усов ослепительно-белыми зубами.

Пекарь заметил эту немую ухмылку и укоризненно произнес:

— Однако же я не порешил этого бесстыдника, как ты, Иодер, горемычного капрала Анрио, упокой господь его душу. Зря было кровь проливать, хотя бы он и заглядывался на твою Бриду — она женщина видная, а зато нравом строгая и скромная.

— Понятия не имею, кто про меня распускает такие небылицы, — преспокойно возразил охотник. — Что до того случая, так я сам, не мешкая и не таясь, все рассказал судейским. Вот как было дело: француз все возился с моим ружьем и приставал, чтобы я взял его с собой на охоту, он, мол, лучше моего смыслит в этом. Я и взял его с собой и облазил с ним весь Беверин до самой вершины. Когда мы дошли до ледников, оказалось, что трещины раздались от ливней. Я перепрыгнул через одну, через другую, оглянулся, а француза и не видно. Верно, не рассчитал прыжка. Так оно и было, так я и на суде объяснил. Будьте хоть вы свидетелем, амтман Мюллер.

— Не беспокойся, черный Иодер. Могу это засвидетельствовать как должностное лицо, — благодушно подтвердил невозмутимый хозяин, меж тем как лица некоторых гостей выразили недоверие или недвусмысленное злорадство.

— Ну, это дело прошлое, нечего о нем и поминать, — равнодушно заметил гуртовщик. — И французы не будут его ворошить — милостью господней, а также иждивением доброго герцога мы вскорости избавимся от чужеземной своры. Так прописано в Тузисских условиях, а они войдут в силу, как только их подпишет король. Слух идет, что эту королевскую подпись нам нынче и привез герцог…

— Привез ли! — сверкнув глазами, медленно вымолвил величавый седобородый крестьянин из Лугнеца. До этих пор он молчал и слушал, положив руки на толстую крючковатую палку и опершись подбородком на руки.

— Не сомневайтесь! — ответил амтман Мюллер. — Юрг Иенач растолковал нам, представителям от Хейнценберга и Домлечга, это щекотливое дело и заверил нас, что оно будет улажено без сучка и без задоринки. И кому это знать, как не ему! Не забудь, Казут, он правая рука герцога.

— На Юрга я и полагаюсь, — сказал старик, — у нас в Лугнеце он тоже клялся, что едва только мы примем Тузисские условия, так сразу избавимся от чужаков и опять заживем свободно и в чести. Он, верно, сидит в той горнице с вояками? Мне нужно с ним перемолвиться словом.

— Я его там не видел, — ответил Мюллер. — Но вороной его здесь, значит, он приехал.

Хозяин показал в окно на улицу, где конюх как раз уводил взмыленного вороного коня в богатой сбруе. На площади перед кабачком в народной гуще время от времени мелькала фигура в пурпурном кафтане и в шляпе с большим голубым пером.

Старик торопливо вышел в сени. Звучный голос полковника Иенача доносился теперь с каменного крыльца перед домом, где он не успевал отвечать на нетерпеливые вопросы любопытных, окруживших его кольцом. Здесь им завладел старик из Лугнеца, и они вместе появились на пороге кабака; по случаю ярмарки дверь сняли с петель, чтобы посетителям легче было входить и выходить.

— Сюда, сюда, Юрг, — звал старик, — иди держать ответ передо мной и перед всем народом.

Полковник безропотно подчинился властному призыву старого крестьянина и последовал за ним в круг гостей, которые повскакали с мест и все теснее обступали его.

— Что за бес сомнения обуял вас? — спросил Иенач, окидывая всех приветливым взглядом. — Вам нужно удостовериться, что Кьявеннский договор подписан? Конечно, подписан. Я-то сейчас был в Финстермюнце, улаживал пограничные споры, так что свежие новости мне неоткуда знать! Но когда я в последний раз видел герцога, он не сомневался, что все сойдет гладка. Должно быть, болезнь помешала его светлости огласить договор перед всем народом.

— Послушай, Юрг, — подумав, возразил старик из Лугнеца, — герцога я не знаю, зато знаю тебя. Я наезжал в Шаранс, к твоему благочестивому батюшке, когда ты был еще эдаким несмышленым дичком. Я тебе доверяю, потому что знаю, ты не из того теста, что наши Салисы и Планта — те продают родину направо и налево, и немало наших бед на их совести. В политических увертках я не силен: ты же превзошел эту премудрость. Твоим златотканым шарфом господа тебе рук не свяжут, а под этим красным сукном, — он прикоснулся к прорезанному рукаву его кафтана, — сердце у тебя бьется любовью к родному народу и к родной стране. Верни нам прежнюю волю — хочешь, с герцогом, если он на то пригоден, — а нет, так и без него! Ты один можешь добыть нам свободу.

Полковник, смеясь, тряхнул своей непокорной головой.

— Странные у тебя понятия о том, что творится в мире, Казут! — заметил он. — Но о доверии своем тебе жалеть не придется. Посиди здесь. Может, я еще до ночи принесу вам сюда верные вести.

— Têtebleu, — пробасил за его спиной веселый голос. — Ты, приятель, перепутал двери. Тебя у нас ждут с нетерпением! — И великан военный подхватил Иенача под руку и потащил в чистую залу, где он был встречен гулом приветствий.

Полковник поздоровался и, не дав никому рта раскрыть, крикнул во весь голос:

— Прежде всего объясните мне, господа, какая муха вас укусила, что вы снялись с пограничных постов и стянули свои полки в мирный Домлечг? Вряд ли таков был приказ герцога. Погоди, Гулер, ты уж готов вскипеть! Вы рассудительнее всех, граф Траверс! Благоволите дать мне разъяснение.

Граф, молодой еще человек с тонким и решительным лицом ярко выраженного итальянского типа, рассказал, что, услыхав о смерти герцога, чья особа и честь были им единственной порукой, они побоялись окончательно потерять невыплаченное их полкам содержание, а оно, как известно Иеначу, превышает сумму в миллион ливров. По контракту они обязаны из личных средств возместить солдатам эту потерю, что стало бы для них полным разорением. Им оставалось одно только средство избежать этого, к коему они единодушно решили прибегнуть: оставить свои пограничные посты с тем, чтобы возвратиться не иначе, как после выплаты всего долга французским казначейством. По счастью, весть о кончине герцога не подтвердилась, но раз шаг уже сделан, глупо было бы отступать, а потому они намерены отстаивать справедливые требования и перед самим высокочтимым ими герцогом Генрихом.

Тот, узнав про их притязания, прислал к ним военного казначея Ланье с ничтожной суммой в тридцать три тысячи ливров в счет погашения долга и при этом приказал незамедлительно занять прежние пограничные посты…

— Что несовместимо с нашим достоинством, — не стерпел Гулер. — Этот подлый карлик всячески поносил нас и даже осмелился грозить, что выпотрошит нам животы!