Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Тут же весьма срочно организовала она отправку к уйгурам людей, с заданием разузнать как можно больше и подробней о жизни и обстановке в их ставке, и те довольно скоро вернулись с недобрыми новостями.

Со дня смерти отца, в пятилетнем еще возрасте, сел Барчук на ханский ковер, но страной на самом деле управляла его мать, властная и своевольная. Когда же ему минуло двадцать, умирающая мать женила его на тридцатилетней женщине себе под стать, беспокоясь, конечно, что выросший под ее игом безвольный сын сам не справится с управлением. Она, можно сказать, передала бразды правления своей невестке, и та сразу и крепко взяла Барчука в свои руки. Так он и остался правителем без власти, вот и мялся, не зная толком, что сказать невестиной родне о своей предстоящей жизни с новой женой, стыдясь, что по возвращению в ставку откроется его неспособность распоряжаться даже самым малым…

Расспросив посланцев об этих и других невеселых подробностях жизни уйгурской ставки, все четверо старших и младших матерей Алтынай собрались на совет. Никогда раньше не попадавшие с дочерьми в такое положение, все они жалели свою любимицу, горевали о незадавшейся с самого начала жизни ее, четырнадцатилетней, некоторые еле сдерживали слезы. Все сидели и молчали. Конечно же, думали об одном и том же: как найти предлог, чтобы разорвать помолвку, хотя понимали, что это невозможно при всем их желании.

Наконец Усуйхан-хотун подрагивающим от сдержанного волнения голосом вынуждена была сказать безжалостные слова, которые никак не хотела, но обязана была, как старшая, донести до всех:

– Мы ничего не можем сделать… Как говорят у нас, слово дано – голова отдана… Во-первых, понятно, что в такое сложное время нельзя отступаться от данного слова. Если хан возьмет обратно данное обещание, кто нам потом будет верить?.. Во-вторых… А во-вторых, просто тяжело…

– И что, мы должны толкнуть девушку на мучения, заранее зная об этом?! – горячилась молодая Хулан. – На что это похоже? Пусть даже ради Ила, за который взрослые мужчины, воины умирают… Но разве правильно жертвовать судьбами своих детей, тем более – ханских? Разве не для того, чтобы они имели счастливый завтрашний день, укрепляется Ил?! Давайте найдем какой-нибудь выход, чтобы не отдавать нашу Алтынай этому слабаку, который позволил жене сесть на голову себе! Давайте скажем ему прямо: мы выяснили, что ты не достоин взять в жену любимую дочь правителя правителей, так что о сватовстве будем говорить потом и совсем на другом уровне. Пусть после этого попробуют обижаться, оскорбляться! И уйгуров надо поставить на место!

– Не надо, деточки, кидаться такими резкими, опасными словами, – сказала Хотун Борте, как-то виновато оглядывая всех. – Мы женщины, мы обязаны стараться любыми способами сглаживать острые углы, которых и без нас хватает у мужчин. Потому что все это потом может вернуться к нам, нашим же детям. Добро – добром, а зло – злом… Никогда ни к чему хорошему вражда не приводила, так что нужно искать добрые слова, найти мудрое решение. Хотя я даже и предположить не могу, где и как их искать. Внуки выросли – выросли и заботы, времени на раздумья не оставляют. Так что не ждите от меня какого-то решающего всё совета. Скажу только свое мнение: нужно спасать наше дитя… И какое ни примем решение, так и быть, я берусь довести его до хана, мне-то не привыкать к его гневу…

Но как пойти против решения и слова отца, великого хана? Выжидающее молчание повисло в сурте, и хотя все они вместе растили-холили и воспитывали Алтынай как родную дочь, но ждали теперь, что скажет мать, родившая ее – Усуй. А она, дородная и невозмутимая, по лицу которой никогда нельзя было догадаться, о чем думает, и на этот раз не торопилась говорить, скорбно поджав губы и опустив глаза…

– Каждый на этот свет рождается со своим назначением, с какой-то целью, о которой он и сам не знает… – охрипшим голосом начала, наконец, Усуй-Хотун, и стало видно впервые, может, как трудно даются ей эти слова. – И почти никогда желания человека не совпадают с этим, ему назначенным. Но делать нечего, приходится нам подчиняться ей, судьбе… Мы слабы, а она сильна, да. А когда проходит время, оглядываешься и видишь, что все вроде получилось так, как должно было случиться, все вроде стало на свои места… Алтынай будет нелегко, ох как трудно будет дочке… Но, видно, ей назначено это отцом Небесным – Тэнгри, и против него воля наша бессильна, и не надо нам противиться Ему, Его повелению. Пусть едет дочка исполнять Его волю, а не нашу… А мы подумаем, как облегчить ей жизнь там, устроить, как поддержать…

Женщины подавленно молчали. И что за наказание это людям, вроде бы облеченным властью и силой, но не могущим поступить так, как хочется, как поступил бы без колебаний любой простолюдин, оберегая дитя свое… Да, многое дано им, но и столько ответственности возложено на плечи их, столькими писаными и неписаными законами связаны они, так ограждены со всех сторон жесткими рамками условностей и обычаев, что не пошевелиться порой… Так, наверное, думали они сейчас, не находя выхода, бессильные в высоком положении своем, со всем своим влиянием на дела в великом ханстве. Жестокая сила – власть, и не менее жестока она к правителям, чем к подданным…

Слова сестры для Усуйхан-Хотун были неожиданными, но в то же время и решающими, и она с невольным облегчением вздохнула, словно с ее плеч свалилась тяжелая ноша… И опять пришлось произнести ей тяжкие слова, с которыми никак не соглашалось ее сердце:

– Пусть будет так… Мы не можем поставить под сомнение слово хана, тогда бы это породило неуверенность в подданных, особенно в западной части Ила, и злорадство и сплетни средь врагов… Да, этого никак нельзя допустить. А Алтынай мы постараемся помочь – что мы, не в силах?!. Дадим ей два мэгэна! Тогда она сможет жить не в центральной ставке уйгуров, а будет кочевать по степи где хочет. Устроим так, чтобы наши охранные войска, которые там находятся в подвижном дозоре, время от времени посещали ее и представлялись ей как… как главе, правительнице уйгуров – да, именно так! Чтобы подчинялись только ей. Дадим этим уйгурам почувствовать свою силу, и это отобьет им охоту лезть к нашей дочке, впутывать в свои дрязги, хоть как-то обижать… К тому же все они зависят от торговли, без Шелкового Пути им не обойтись, а он, считай, под нашим надзором. Нет, мы заставим их считаться с Алтынай, признать ее. Я сказала!.. – И она склонила голову, сдерживая подступающие слезы, скрывая их. Нет, не смогла…

Разумеется, суть этого разговора была доведена до Алтынай в самом общем виде, наказов и советов она приняла много, так что прибыла к уйгурам без всяких сомнений, с твердым намерением обжиться, обрести вторую родину.