Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Хотя и нет никаких особых причин для этого. Всему мешает только чрезмерный гонор, слишком высокое самомнение. И можно было хотя бы в такое тревожное время поостеречься, припрятать до поры до времени свое самолюбие, несговорчивость, упрямство. Только этого не происходит… Если вдуматься, то просто уму непостижимо: вроде бы знают, понимают, какая беда нависла над всеми – и так спокойны, самоуверенны, ведут себя так, как будто ничего не случилось, и не верят вполне даже ему. Даже иногда и Кучулук, перенесший все ужасы разгрома и бедствия скитальческой жизни. Хотя, конечно, его воспитанник куда серьезней относится к угрозе и готов поступиться многим ради их союза.

Или лазутчики не доносят до них всей правды, скрывают или прихорашивают ее, чтобы угодить их самомнению?

Потому султан, похоже, так пренебрежительно и отзывается о монголах. Небось, думает, что выстроит свою громадную пешую толпу на границе – и никто через нее не пройдет… О глупцы!..

Однако Кехсэй-Сабарах с удовлетворением воспринял известие о том, что небольшой отряд воинов, выделенный султаном для охраны, сопроводит его до самой границы земель кара-китаев. Видно, пошаливают здесь на дорогах, и еще на пути сюда были признаки этого.

В знак особого почтения и расположения султан столько надарил старику подарков, что полностью навьючили пять верблюдов… Старый воин никогда особого значения вещам не придавал, уж очень преходящи они и немного значат для истинной жизни, но в этот раз для виду выражал придворным свое восхищение и благодарность, перебирая золотые и серебряные сосуды, украшения, рулоны драгоценной материи, особенно же – оружие дамасской работы.

А по выделенной охране сразу было видно, что эти молодые парни не привычны к дальним походам, к тяжелому воинскому труду. Такие вроде крупные, упитанные и на вид сильные, они двигаются как-то замедленно, неуклюже, и видеть это было странно и сожалительно – особенно рядом со своими воинами, всегда собранными, готовыми к действию. И невыносливые, даже одышка некоторых одолевает, стоит им чуть поторопиться… А что же будет в бою?!

Известно, что если постоянно торчать в охране, то любой молодец начнет слабеть, хиреть и телом, и умственно. А ведь какая хорошая молодежь пропадает! Такие невольно становятся ленивыми, непригодными ни для войны, ни для какой-либо работы, так портит их неподвижное порой торчание, не требующее ни умственного, ни особого телесного усилия. Их скудный удел – охрана пустого величия или богатства, ограждение власти от подданных, частенько – избиение и разгон безоружных. А если б этих парней да вовремя отправить в настоящие боевые походы, обучить, выдрессировать, закалить тело и развить смекалку – какие отличные нукеры бы получились из них! Да теперь уже, судя по всему, поздновато натаскивать на воинское дело, задеревенели. Сложно вернуть гибкость и чувствительность одеревеневшему телу, разжечь потускневший ум…

Но земля-то здесь какая!..

Наверное, это и называют в сказках краем изобилия, и прет оно из самой земли, обильно напитанной водами арыков. Но богатство это достигается согбенным трудом миллионов, обрабатывающих каждый клочок благодатной земли. С нее снимают два-три урожая зерновых, выращивают и собирают всякие сладкие фрукты, овощи, сушат, запасаются, везут на богатые всем базары. Казалось бы, этого изобилия должно хватить на всех, да еще избыток другим народам и странам продавать…

Но разве человек может насытиться чем-то? Смотришь на этих людей, но не видно никакой радости, никакого довольства тем, что посчастливилось жить в таком благодатном крае, позволяющем безбедно кормиться от рук своих, растить детей, своих кормильцев под старость… Но нет, везде хмурые и озабоченные, кислые, а то и перекошенные лица, будто не для них солнце светит и земля рождает всё, что ни захочешь, словно нет на свете более нуждающихся. Порасспросишь и узнаешь:

– Налогов слишком много… Угнетают. Обижают…

– Тойон на тойоне. И каждому дай взятку, плати за все.

– На каждое, даже пустяковое дело требуется особое разрешение. И пока добьешься его, столько сил и денег затратишь, что уже зачинать дело неохота.

– А цены какие?! Работаешь почти задаром…

– Гляньте, сколько нищих, бездомных. Еще вчера они работали так же, как мы…

Так оно и есть… Но по сравнению с той страшной бедой, что подступает с востока, все это – лишь горести обычной в большинстве стран жизни, в которой нет-нет, да и радости бывают, удачи, в какой мирно после тяжелого труда уснул и мирно проснулся. Но как представишь, что эти сочные, цветущие долины превратятся в продолжение пустынь, а попрятавшиеся, оставшиеся в живых и не проданные в рабство люди будут умирать от голода, и шакалы будут терзать трупы… Нет, избави Бог от таких картин, дрожь пробирает от них даже старого, всякое повидавшего воина.

Только ни первый правитель, ни последний нищий этой пока еще счастливой в своем мирном бытовании страны не хотят понять этого, поверить в это.

Кучулук молча и внимательно выслушал рассказ о сартелах. Старику это понравилось: значит, привыкает держать в узде свои мысли, вникает в чужие, особенно если сравнить с правителем-соседом. Да и прежний Кучулук не дослушал бы толком, начал бы возражать или вставлять что-то свое, спрашивать о второстепенном и обязательно свернул бы в сторону от главного, основного…

– Султан постоянно требовал от меня одного – чуть ли не выдать ему гур хана. Я не могу понять этого! Какая ему польза от свержения старца, отошедшего от дел и всякого управления, когда такая опасность надвигается?

– Вот именно – какая? Уж лучше бы ему иметь против себя немощного старика, казалось бы, чем тебя, молодого и сильного… Это, я думаю, не от большого ума. Дело тут, скорее всего, в застарелом соперничестве, в амбициях. Хоть и одряхлел сейчас старик, но прежних заслуг и славы у него никто не отнимет. Султан же, видимо, хочет обернуть это в свою славу, прослыть окончательным победителем такого грозного соперника… Глупо ловить славу, уже опоздавшую. А о монголах особо и не хочет задумываться, не придает им должного значения, на мой взгляд; думает, что они далеки и пока придут, мол, и разделаются с нами, он уже станет халифом, властителем полумира, и что ему тогда какие-то кочевники… О халифате мечтает, о власти над всеми мусульманами.

– Неужели не знает истинного положения? Ведь у него столько ушей и глаз везде.

– Не знаю, может, доносят ему в таком виде, что монголы предстают ничтожными, незначительными варварами… Но я-то как раз прямо и жестко ему объяснил, сказал о них главное. Выслушал, но не услышал толком.

– Что ж, заткнувший уши не услышит голос Неба… Ну, а с какой примерной оценкой мощи султана ты вернулся, какая у него армия, насколько сильна? – Кучулук, прищурив глаза, испытующе посмотрел на старика. – Поспорит с нашей?