Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Когда трапеза кончилась, раздались громкий лай собак и звуки охотничьих рогов. Дамы недоумевали, в чем дело, и, в изумлении подбежав к окну, увидели пронесшегося мимо оленя, преследуемого охотниками. Сейчас перед дворцом появились оседланные лошади, а для тех, кто не желал ехать верхом, — открытые охотничьи экипажи. Оленю нельзя было выбраться из натянутых сетей, он должен был броситься в пруд, находившийся перед замком. Собаки устремились вслед за ним в воду, и, когда общество поспешило к берегу, ожидавшие гондолы перевезли гостей на остров, расположенный среди пруда. Зрители высадились как раз в то время, когда олень был убит и собаки набросились на заслуженное ими угощение.

В конце острова была разбита великолепная турецкая палатка. Вся обстановка, все украшения были также турецкие. Пока гости любовались красотой убранства, к ним вышли двадцать четыре молодых турка в роскошных одеждах, предлагая всевозможные прохладительные напитки, находившиеся в серебряных корзинах. Несколько минут спустя из другой палатки показались все высокие сановники сераля и среди них сам великий султан, сверкавший драгоценностями. То был курфюрст, присоединившийся к дамам; бросив графине Кенигсмарк драгоценный вышитый платок, он сел рядом с ней на диван. Присутствующим дамам подали четырехугольные подушки, и, когда все сели, появились танцовщицы, развлекавшие зрителей прыжками, пластичными позами и турецкими танцами. По окончании балета курфюрст подал руку графине Кенигсмарк и подвел ее к гондоле. Курфюрст, графиня Левенгаунт и князь Фюрстенберг сели вместе с ней. Остальные дамы разместились с кавалерами в своих гондолах. Под звуки дивной музыки общество каталось некоторое время по озеру. Потом курфюрст с графиней Кенигсмарк сели в открытую коляску, окруженную верхами янычарами и высокими сановниками сераля. Дамы следовали за ними в разнообразных экипажах, и поезд направился к замку Морицбург.

Курфюрст провел графиню Кенигсмарк в ее комнату, отличавшуюся необыкновенной роскошью убранства. Особенно великолепна была постель. Камчатный полог был заткан серебром, и на нем была изображена в различных картинах любовь Авроры и Титана. Амуры поддерживали занавеси в виде цветочных венков, как-будто усыпая маками, розами и анемонами прелестное ложе.

— Здесь, — сказал курфюрст, — вы действительно верховная властительница, а я из великого султана превращаюсь в вашего раба.

— Ах, — возразила графиня, — вы можете явиться ко мне в какой вам угодно обстановке: в моих глазах вы всегда одинаково достойны любви.

Потом курфюрст поцеловал у нее руку и удалился, чтобы дать время переодеться ей и самому сделать то же. Графиня надела платье, подаренное ей курфюрстом, и никогда еще не казалась столь прекрасной. Курфюрст, со своей стороны, оделся со всей заботливостью человека, желающего понравиться женщине, и его наряд был усеян бриллиантами и жемчугами. Узнав, что графиня готова, он прошел к ней и выразил бесконечное удовольствие, что она так роскошно одета. Затем он повел ее на спектакль, где давалось представление о Психее.

После спектакля был ужин. Садясь за стол, графиня Кенигсмарк нашла на своем приборе букет из бриллиантов, рубинов и смарагдов, означавший, что она выбрана царицей бала, предстоящего после ужина. Действительно она открыла его с курфюрстом, и оба привлекали к себе восхищенные взгляды: все присутствующие неустанно любовались ими; все дамы мечтали о таком любовнике, как курфюрст, все мужчины о такой возлюбленной, как графиня Кенигсмарк. Наконец великий день кончился к удовольствию обоих влюбленных. Они удалились из зала, где происходил бал, однако, никто не подал вида, что их отсутствие замечено, так как все понимали, что им хотелось остаться наедине, и курфюрст упился сладостными восторгами с графиней Кенигсмарк, давшей ему все доказательства своей любви…

За этим празднеством в течение двух недель следовали всевозможные увеселения и развлечения, и графиня Кенигсмарк все время блистала своей красотой, затмевая всех остальных…

Таким образом, курфюрст жил в неразлучной близости с молодой красавицей, и вскоре его новое любовное увлечение сделалось общеизвестной тайной.

Конечно, узнали о том и обе курфюрстины, и надо полагать, что разыгралась такая же сцена, как с Кессель.

Но Аврора Кенигсмарк была тактичнее, скромнее и умнее своей предшественницы. Она не только избежала гнева и немилости обеих принцесс, но даже сумела склонить их на свою сторону и приобрести их уважение.

Однажды курфюрсту случилось по неотложным делам прибыть в Дрезден; не посетив курфюрстин, он поспешил вернуться в свое гнездышко любви. Мать и супруга, узнав о его приезде, были огорчены и возмущены равнодушием и пренебрежением курфюрста.

Молодая курфюрстина разразилась слезами, а мать объявила, что не желает впредь подвергаться такому унижению: она решила удалиться в свою вдовью резиденцию и действительно приказала готовиться к отъезду.

Здесь Аврора обнаружила свою тонкую политичность. Она не стала еще сильнее отдалять курфюрста от жены и матери, не старалась окончательно привлечь его к себе. Напротив, она была очень недовольна его поступком и открыто выразила ему свое мнение. Сказала, что он лучше всего докажет свою любовь, если окружит курфюрстину уважением, подобающим ее добродетели; даже пригрозила ему, что уедет, если он будет поступать иначе. Кроме того, она потребовала, чтобы курфюрст вернулся в Дрезден, посетил свою супругу и передал ей, что она, Аврора, не хочет и не помышляет удалять его от законной жены.

Услышав об этом, молодая курфюрстина должна была оценить добрые намерения Авроры Кенигсмарк.

— Мое единственное утешение, — воскликнула она, — что моя соперница такая достойная женщина…

И впоследствии фаворитка сумела сохранить уважение курфюрстины, никогда не удерживая своего возлюбленного от приветливого отношения к жене; Аврора доказывала курфюрсту, что он должен обращаться с женой с величайшей предупредительностью, чтобы вознаградить ее за понесенную потерю.

Молодая курфюрстина, за недолгие годы своего брака перенесшая много испытаний, пришла постепенно к заключению, что ее супруг неисправим и приходится примириться с его официальной изменой.

Ведь она была не единственной на престоле — возбуждавшей зависть в стольких сердцах — обреченной на такую судьбу. Где было иначе? Для всех немецких Дворов, крупных и мелких, примером служил Версаль, все принцы стремились подражать королю-солнцу. Только сосед на севере представлял исключение. Король Фридрих Вильгельм I Прусский принадлежал к числу немногих, свято чтивших семейный очаг.