Селим Ялкут - Львовский пейзаж с близкого расстояния

— Это квартира зятя. — Прояснила Валентина немой вопрос. — Дочь сейчас у нас, а он в Москве. Повар, но работает строителем.

— Строитель — поваром?

— Нет. Повар — строителем.

— М-да. Москве нужны специалисты.

— Он толковый. Золотые руки. Все умеет. Не то, что муж.

— Заметно. Дочери повезло.

— И не говорите. Сейчас это такая редкость…

Когда бродишь без цели, сюрпризы неизбежны. На улице Франк о (как много в этом имени зависит от ударения) мы наткнулись на воинский парад. Парад мчал нам навстречу. На малой скорости он проехался по центральному проспекту, и теперь, крутя новенькими шинами, спешил в казармы к праздничному завтраку. Разглаженный и раскрашенный до последнего винтика парад смотрелся франтом. Военные сидели нерушимо, сложив руки в белых нитяных перчатках, и глядели друг на друга стеклянными глазами. Ощущалась торжественность момента, у военных это особенно заметно.

Колонна прошелестела длинной змеей, махнула хвостом с сигнальным флажком, сверкнула милицейской мигалкой и уползла в убежище. А мы отправились гулять по городским холмам. Вместе с Валентиной, возвратившейся Наташей и ее одиннадцатилетним сыном — долговязым бойким подростком. Достоинство и недостаток хорошей компании в том, что дороги не замечаешь. С коварством фокусника, компания расслабляет внимание и извлекает на показ нечто вроде белого кролика взамен обещанных красот и впечатлений. Теперь, когда вспоминается та прогулка, мне видится впереди чуть сутулая (не без изящества) спина Валентины (в памяти она все лучше и прекраснее), крепенькая фигура Наташи почему-то с квадратной футуристической головой. Все замечательно, как в трамвае за минуту до того, когда кричат караул и хватаются за безнадежно опустевший карман или изрезанную сумку. Все случается буквально на глазах, но рассказать нечего. Конечно, можно вернуться и пройти весь путь заново, внимательно оглядываясь, прислушиваясь и осматриваясь, как охотник, который проверяет расставленные загодя силки. Но это пустые старания. Как раз среди них кроется изнанка ситуации, с которой трудно смириться — шляпа пуста, факир трезв, фокус удался и повторить его дилетанту не под силу. Остается собрать по клочку, что сохранилось почти случайно. Громадные слитки краснокаменных соборов на прозаических дворах, густо заросших бьющей сквозь камень травой, запустение, безлюдье, удивительное чувство покинутости, будто сама душа заблудилась в этой особенной, как глицерин, среде, рождающей фантомы. Осени еще нет, но она уже здесь, так среди ночи часовой ощущает присутствие неприятеля и спохватывается навстречу близкой опасности. Особенная неподвижная застывшая тишина. Изнывая от обладания, хочется передать восторг минуты, но как это сделать, когда само по себе ощущение бесформенно, как разведенный крахмал.

У одного из костелов — недавнего противотуберкулезного диспансера мы потерялись. Пока мы с Наташей разглядывали в бинокль скульптурные детали, глуповатый и приветливый служка — такие здесь удивительно к месту — повел остальных осматривать помещения с тыльной стороны здания. Мальчик увязался за Аликом и Валентиной. Наташа с большой коротко стриженой головой и смелым взглядом казалась беспечной хохотушкой. Но тут она изменилась. Теперь она была сама не своя, она боялась потерять сына. Когда погиб от пули отец, Мише был год, теперь одиннадцать, все это время она живет в постоянном страхе, в напряжении, протянутом, как нить сквозь иглу, сквозь каждую минуту ее жизни. Внезапная насильственная смерть оставляет особый след, отметину судьбы. Если бы то была болезнь, изматывающий, но закономерный процесс умирания, все было бы иначе. Но в том, что настигло ее, есть мистическая изощренность, которую психика не может исчерпать.

А когда ребенок за границей, она спокойна. Казалось бы, перелеты, чужая страна, аварии на дорогах, в конце концов, мало ли что, но она спокойна. Ребенок гостит в поместье у тетки. Наташу во Францию не пускают, сестра осталась там, вышла замуж, и французские консульские службы оскорблены обманом. Теперь они мстят, за этим кроется понятное опасение, что Наташа повторит путь сестры. Ей не дают визу, в паспорте тиснули жирный штамп, где прямо так и значится. Отказ. Франция от присутствия Наташи только бы выиграла. Это не комплимент. Почему эти женщины так рвутся, уехать? Тем более выясняется, что у сестры не все гладко, бывает и такое, даже среди полного благоденствия, даже на юге (ребенок через Барселону летел), в каком-то удивительном месте. На фото сестра выглядит довольной, но на снимках они все довольны, будто сам объектив требует соучастия, собирая свой особенный любительский мир коллективного и добродушного слабоумия. Только покойники, преступники и политики держатся значительно, остальные улыбаются. В жизни не так, или, по крайней мере, намного разнообразнее. Дети французского мужа интригуют, они предвидят раздел наследства, и улыбка молодой жены среди розовых кустов кажется им зловещей. Взрослые дети — они твердо считают, что французский папаша должен доживать один и беречь их состояние. А тут эта женщина, теперь еще и мальчик.

— Все время в саду сидел — рассказывает Миша. Он чувствует напряжение силовых линий, дети быстро их определяют. — Тетя сказала, не попадайся на глаза лишний раз. Обрезай кусты. Вот этот и этот, дорожку хорошо подмети. Не ленись. А там дорожек знаете сколько. Видишь, мозоль от ножниц. — И Миша тянет загорелую ручку. Но Наташа не дает сбить себя с толку, она уже строит план на следующий год. — А что здесь? Хочет на плавание записаться. Боже, я с ума сойду.

Местные холмы как часть львовского ландшафта не ценятся досужими приезжими, и очень напрасно. Улицы теряются как-то внезапно, оставляя тропинки, ступени и стену деревьев, отделяющих холмы от городского пространства, окутанного прозрачным воздухом позднего лета. В зелени таятся фигуры молодых людей. Жарят шашлык. Поперек заросшего темного пруда лежат старые деревянные мостки, наводящие на глупую мысль — пройдет ли здесь кавалерия — все эти, выступающие стройными рядами, уланы и драгуны.

Возвращаясь в город, мы снова наткнулись на солдат, нам сегодня везло на военных — какая-то часть, какое-то подразделение, где-то рядом казармы, и, они, почти без строя, торопливо пересекали улицу. Передние — здоровее остальных, поспешали деловито, а отставших — низкорослых было жаль. Худые шеи торчали из расстегнутых воротничков. Никакого сравнения с утренним парадом на пути к победам и славе. К вечеру армия устала от самой себя, от своих генералов и сержантов. Лишь поспешный топот множества ног. Валентина и Наташа вздохнули разом, женщины чувствуют одинаково.