Элли Мидвуд - Австриец

Она не прочь была посмеяться над картинкой, изображающей внутреннее строение носа или уха, но сразу же захлопывала книгу, как только я доходил до раздела человеческой анатомии. С самого первого раза, как я заметил, что её оливковая кожа мгновенно покрылась румянцем, и как она выдернула книгу из моих рук, я не мог перестать хохотать над её смущением и открывал ту самую страницу, на которую она боялась даже посмотреть. Естественно, я нарочно её чем-то отвлекал, чтобы сделать это.

Моим любимым развлечением была, пожалуй, сама её реакция, когда она держала глаза закрытыми одной рукой, одновременно пытаясь вытащить книгу у меня из рук. Чем больше она старалась не смотреть, тем больше я отталкивал её руку, и другую тоже, которой она закрывала глаза. Однажды, в шутку сражаясь с ней в очередной раз, я повалил её на кровать и, усевшись на нее верхом, поднес книгу прямо к её лицу. Она вдруг сразу перестала смеяться и только уперлась обеими руками мне в грудь.

— Эрнст, слезь с меня.

— Что, больше не боишься? Ну, смотри же! — все еще смеясь, я держал учебник у нее перед глазами, но она отвела его твердой рукой, все с тем же серьезным выражением на слегка порозовевшем лице.

— Слезь, сказала! — она снова потребовала, в этот раз более настойчиво и громко.

Я пожал плечами и сел рядом с ней на кровать, пока она расправляла свою помятую одежду, держа спину неестественно прямой. Она казалась рассерженной чем-то, только я никак не мог понять чем.

— Что случилось? — я наконец спросил, наблюдая, как она заправляла выбившиеся шпильки обратно в пучок на затылке. — Я что-то сделал не так?

— Ты не можешь вот так брать и залезать на меня! — Далия повернулась все-таки ко мне лицом, все еще разглаживая невидимые складки на юбке.

Я пожал плечами, все еще не понимая её неожиданной реакции и неестественной позы.

— Мы с ребятами все время так делаем, — я попытался оправдаться перед ней, хотя я и не понимал, что я сделал не так, чтобы вызвать такую резкую перемену в её настроении. — Ты же сама видела… на школьном дворе, когда в футбол играем или в кучу-малу…

— Это твои друзья. — Видя мое непонимание, Далия вздохнула и, с легким раздражением в голосе, как если бы она объясняла мне очевидное, продолжила, — Вы — мальчишки. А я — девочка. Ты не должен залезать на девочку, как ты это делаешь со своими друзьями.

— Почему нет?

— Да потому что… Это неприлично, вот почему! И совать мне под нос эту картинку, это тоже неприлично!

Я только было открыл рот для еще одного «почему», но, видя как Далия поджимает губы, решил, что лучше не стоит его задавать.

— Ладно, как скажешь. — Я захлопнул учебник и отложил его в сторону, держа руки ладонями к ней в универсальном жесте «я сдаюсь». Она наконец позволила тени улыбки появиться на её лице.

Прошел почти год, как началась наша тайная дружба и теперь, после ухода моего отца на фронт, нам уже можно было не скрываться. Однако, нам даже нравилось прятаться от любопытных глаз, так что мы решили оставить все, как есть.

Далия поддерживала меня как никто другой в первые две недели после того, как ушел отец, но, видя меня непривычно тихим и замкнутым, она, не зная что еще сделать, обняла меня. Немного неловко и неуверенно, но достаточно крепко, чтобы я знал, что она была рядом, что бы ни случилось. Кроме моей матери, чьи объятия я привык считать чем-то более чем естественным, ни одна женщина или девочка меня раньше не обнимала. Я не знал сначала, что мне нужно было делать, но затем обхватил руками её талию и тоже обнял её. Ощущения были немного странными, но в то же время волнующими и новыми. Мне определенно нравилось, держать Далию в своих руках.

Мне определенно нравилось снова иметь возможность чувствовать руки и ноги. Врачи понемногу стали снижать дозы морфия и теперь, хоть я и находился в постоянном состоянии полудремы, я всё же был в достаточном сознании, чтобы понимать происходящее вокруг, а что еще важнее, держать рот на замке.

Я услышал голос агента Фостера еще в дверях палаты и даже смог приоткрыть глаза, чтобы увидеть, как он беседует с одним из тюремных врачей. Судя по его манере разговора, он не очень-то был доволен моим нынешним состоянием.

— Что же вы такое, мне интересно, подразумеваете, когда говорите, что такие вещи случаются, доктор? Я вот, например, никогда не слышал, чтобы такие вещи случались с молодыми и относительно здоровыми людьми.

Доктор прочистил горло и поправил очки.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, сэр, могу только заверить вас, что официальное медицинское заключение признало — и все мои коллеги согласились со мной — что его нынешнее состояние вызвано сильным стрессом.

Врач попытался проскользнуть между агентом Фостером и дверью, но тот не сдвинулся с места, блокируя выход.

— А каким было бы неофициальное заключение?

— Я не понимаю ваших расспросов, сэр. Вы что, намекаете, что кто-то ударил его по голове? Ну так никто его не бил. У него действительно есть небольшая шишка на затылке, но это результат падения, после того, как он потерял сознание.

Агент ОСС поджал губы, но позволил-таки врачу пройти. Он покачал головой и подошел к моей койке. Я поприветствовал его слабой улыбкой. Американец вздохнул и сел на край моей постели.

— Так что же с вами на самом деле случилось, доктор? Я уже был по пути в аэропорт, когда узнал, что вас доставили в госпиталь с мозговым кровотечением.

— Ничего не случилось. — Мне даже удалось пожать плечами под одеялом.

Он продолжал пристально на меня смотреть и наконец спросил напрямик:

— Вас кто-то ударил?

— Нет, никто. Тот врач сказал вам правду, это правда просто стресс. Мне жаль, что вам пришлось отложить из-за меня свою поездку. Я действительно в порядке.

— Мозговые кровотечения от стресса не случаются, в вашем возрасте по крайней мере. А вот от травмы головы — очень даже.

— Что же вы хотите, чтобы я вам сказал? — я улыбнулся. — Меня никто пальцем не трогал, правда. Вы думаете, я бы вам не сказал, если бы это действительно было так?

Нет, здесь, в Нюрнберге, нас и вправду никто не трогал, об этом я не солгал. Молодые военные полицейские, охранявшие нас, иногда развлекали себя невинными шутками и проделками над Юлиусом Штрайхером, бывшим главным издателем скандально известной антисемитской газеты Der Stürmer, но со всеми остальными они обращались с уважением и вообще-то были неплохими ребятами.

— По правде говоря, думаю, что не сказали бы. — Агент Фостер спокойно заметил. — Вы слишком уж горды, чтобы это признать. Но как бы то ни было, я всё равно более чем уверен, что состояние ваше вызвано травмой головы, может и не недавней, но одной из тех, что вы получили в Лондоне после вашего ареста.