Уильям Эйнсворт - Джон Лоу. Игрок в тени короны

— Дорогое, доброе, покорное дитя! — воскликнул Лаборд, нежно обнимая дочь. — Я вполне ценю жертву, которую ты приносишь мне; но ты получишь свою награду. А теперь пройдём в спальню леди Катерины.

Когда они собирались покинуть комнату, вбежала Кэти.

— Ох, Коломба! Здесь только что был Ивлин Харкорт: ему очень нужно было видеть вас. Я сказала ему, что вы очень заняты с вашим папой, но это не удовлетворило его. Он просил, умолял меня передать вам письмо, но я не взяла.

— Он уж ушёл? — воскликнула Коломба, не в состоянии скрыть своего возбуждения.

— Да, ушёл, но сказал, что придёт завтра утром, и тогда должен будет увидеть вас.

— И я хотела бы видеть его! — воскликнула Коломба, не владея собой.

— Я не запрещаю тебе видеться завтра с Ивлином, дитя моё, — сказал Лаборд. — Но помни о данном мне обещании.

— Я не нарушу его.

Бедная Коломба жестоко ошиблась. Вопреки всему, что сказала Кэти об его настойчивом желании увидеться, Ивлин не пришёл на следующее утро и не послал никакой весточки. Коломба всё время находилась в крайнем возбуждении, с минуты на минуту ожидая его. Её надежды были жестоко разбиты запиской, которую она получила от своего отца:

«Мне искренно жаль тебя, дорогое дитя, но ты предана весьма глупой страсти к очень недостойному человеку Последнего обстоятельства ты не станешь отрицать, когда скажу тебе то, что я сейчас узнал. Ивлин уехал в Булонский Лес, чтобы присутствовать на охоте, устраиваемой герцогиней Берри. Вследствие такой неотразимой приманки нет ничего удивительного в том, что он мог пренебречь назначенным тебе свиданием. Но я надеюсь, что ты сумеешь отомстить за такой поступок, сумеешь заместить неверного возлюбленного человеком, готовым засвидетельствовать тебе свою преданность. Эта записка служит предвозвестником Никомеда».

— Отец прав! — воскликнула Коломба. — Да, я должна изгладить образ Ивлина из своего сердца. Если бы он любил меня, он не послушался бы призывов этой царственной соблазнительницы. По он неверен мне; и я была бы тряпкой, если бы не отомстила за его вероломство.

— Что рассказывает вам папа в этом письме, Коломба? — спросила Кэти, наблюдавшая, как Коломба читала.

— Он пишет, что Ивлин уехал на охоту, которую устроила герцогиня Берри. Я вполне собралась с духом, чтобы...

— Чтобы что сделать?

— Чтобы повиноваться папе и выйти замуж за Никомеда Коссара.

— Конечно. Ивлин был бы гораздо более красивым мужем, чем старый Нос-Курнос...

— Если вы любите меня, Кэт, не говорите больше об Ивлине.

— Ну хорошо, не буду. Да я и прежде не стояла особенно за него.

В эту минуту лакей в великолепной ливрее доложил о прибытии Лаборда и Коссара. Отец торжественно представил Никомеда своей дочери, которая, едва сдерживая волнение, низко присела в ответ на поклон, сделанный ей поставщиком армии. Наружность Коссара была, бесспорно, не очень приятной. Ему было около пятидесяти, а возможно, и несколько более. Он был низкого роста, с большим круглым брюшком, жирными ногами и маленькими ступнями. Очень приплюснутый нос, большая вздёрнутая губа, длинный и лукавый подбородок придавали его откормленному лицу смешной вид. Однако он позаботился о себе, нарядившись в великолепный небесно-голубого цвета кафтан. Финансист носил также большой, хорошо напудренный парик, тончайшие кружевные рукавчики и галстук, бриллианты на пальцах, пряжки и шпагу. На нём были широкие шёлковые штаны светло-кофейного цвета, от которых его ноги казались вдвое толще. Несмотря на богатую одежду, его наружность так плохо подходила к тому, что он из себя корчил, что Кэти начала хихикать и едва могла удержаться, чтоб не расхохотаться.

— Оставишь их наедине на минутку, моя дорогая, — сказал Лаборд девочке.

— Хорошо, я уйду, — ответила она. — Вы не должны выходить замуж за это смешное старое пугало, — шепнула она Коломбе.

Она пошла за Лабордом к отдалённому концу комнаты.

— Вы, кажется, взволнованы, мадемуазель? — заметил Никомед, который, несмотря на свою ужасную наружность, был сердечным человеком. — Должен ли я понять это в таком смысле, что моё предложение неприятно вам? Если да, то я сейчас же уйду.

Коломба почти решилась прибегнуть к его сострадательности, но присутствие отца, который внимательно наблюдал за ней, удержало её. Видя, что она не отвечает, Никомед, с неуклюжим вежливым движением, вызвавшим снова весёлость Кэти, взял холодную, дрожащую руку Коломбы и прижал к толстым губам. Коломба задрожала от этого прикосновения.

— Мы ещё почти чужие друг другу, — сказал Никомед. — Но я льщу себя надеждой, что вы полюбите меня больше, когда лучше узнаете. Задачей жизни моей будет нравиться вам — я не сомневаюсь, мне удастся это.

Затем он стал расхваливать пространно её красоту и свою преданность, после чего пал к ногам Коломбы, насмешив этим Кэти до слёз, да и сама Коломба не могла подавить улыбки. Чувствуя, однако, необходимость прекратить эту сцену, она просила его встать и, так как он не мог этого сделать без посторонней помощи, помогла ему. Очень смущённый тем зрелищем, которое он представлял из себя, а также смехом девочки, Никомед забил бы отступление, если б только мог сделать это с честью. Но так как это было невозможно, то он сделал знак Лаборду, который мгновенно пришёл к нему на выручку.

— Опасаюсь, что я очень неловкий влюблённый, — сказал Никомед. — Но вы, по своей доброте, извините меня.

— Моя дочь охотно уволит вас от всех церемоний, обычных в таких случаях, — вмешался Лаборд. — Необходимо только одно — чтобы вы вполне поняли друг друга.

— Я думаю, мы уже достигли этого, — сказал Никомед, вернувший себе смелость с приходом Лаборда. — Вы приняли моё предложение, да, мадемуазель?

— Я уже дала вам свою руку, сэр.

— Но не ваше сердце... Не можете ли вы отдать мне и его?

— Не приневоливайте её пока, — шепнул Лаборд. — Её сердце будет в своё время вашим.

— Ни у кого нет сердца в нынешние времена! — воскликнула Кэти. — А потому никто и не может отдать его. С вашей стороны, сэр, очень дурно просить у Коломбы того, чего она не получила, — настоящее мещанство!

— Кланяюсь за замечание, — ответил Никомед. — Если ни у кого нет сердца, я, конечно, не ожидаю получить его. Но, судя по своим личным чувствам, я полагаю себя исключением из общего правила. Я признаю неуместность моей просьбы, мадемуазель, — прибавил он, обратившись к Коломбе. — Извиняюсь. Прошу только подтверждения со стороны...

— Это вы уж получили, мой добрый друг, — вмешался Лаборд. — Будьте довольны, пожалуйста, будьте довольны!

— Я хотел бы только узнать, что я не неприятен. Я вам неприятен, мадемуазель?

— Как вы можете задавать такие наивные вопросы, сэр? — вмешалась Кэти. — Если бы я была Коломбой, я сказала бы вам правду.