Уильям Эйнсворт - Джон Лоу. Игрок в тени короны

Иногда всё это долготерпение тратилось понапрасну, конторы безжалостно оставались запертыми. Тогда поднимались жалобы и ругательства против Лоу и регента, камни и другие предметы летели в окна отеля Мазарини. И так как эти беспорядки раздражали стражу, то не могло обойтись без кровавых схваток. Разгневанная толпа закидала окна камнями, и двадцать солдат из Дома Инвалидов рассеяли её штыками, ранив и арестовав многих. Одно печальное происшествие, случившееся в то время, едва не сделало Париж жертвой ярости голодной и справедливо негодующей черни. Ночью на улицах Вивьен и Неве-де-Пти-Шан собралась толпа, более многочисленная, чем обыкновенно: свыше 15 000 человек, плотно прижатых друг к другу, нетерпеливо ожидали открытия контор. Началось смятение, вследствие сильного давления со стороны тех, которые находились в хвосте толпы. Крики и стоны показывали, что пострадало много народу, когда рассвело, из-под ног толпы извлечено было 15 изуродованных тел. При виде этих страшных трупов толпа пришла в бешенство. Забыв цель, приведшую её сюда, она отхлынула от банка и, грозя местью Джону Лоу и регенту, положила мертвецов на носилки, и пять из них были принесены на Вандомскую Площадь и помещены перед отелем Лоу. Затем началась осада самого отеля. Нападающие кричали, что повесят генерал-контролёра; но прежде чем они могли взломать ворота, отряд швейцарской гвардии явился на площадь и разогнал их.

В то же время все входы в Пале-Рояль были осаждены разъярённой толпой, грозно требовавшей регента. Ей сказали, что он находится в Ваньоле, но этому заявлению никто не поверил. Крики продолжались с ещё большей силой, они достигли покоев принца и разбудили его. Рискуя жизнью, военный министр Блан спустился в толпу мятежников и раздавал им деньги, стараясь успокоить народ. Прежде всего, нужно было освободиться от трупов, вид которых возбуждал народное негодование. Блан выбрал около полдюжины человек, которые были, по-видимому, вожаками мятежа, и сказал им:

— Друзья мои, уберите эти тела! Положите их в церкви и возвратитесь, чтобы получить вознаграждение.

Спокойствие министра и обещание награды произвели желаемое действие. Его слова были исполнены. Этот приём дал время ввести во дворец переодетых мушкетёров, королевская гвардия была спешно вызвана из Тюильри; главный начальник полиции прибыл с двумя бригадами полицейских. Регент был вне опасности — и ворота дворца раскрылись.

Узнав, что волнения значительно улеглись за час до полудня, Лоу сел в свою карету и отправился к регенту. Когда он проезжал по улице Сент-Оноре, многие из мятежников, всё ещё остававшихся в соседстве с Пале-Роялем, узнали карету и тотчас же остановили и окружили её. Одна женщина, муж которой был задавлен в смятении у ворот отеля Мазарини, подошла к дверцам кареты и, потрясая кулаками перед его лицом, кричала:

— Грабитель и убийца! Если б только нашлось четыре таких женщины, как я, мы разорвали бы тебя на части.

Это восклицание могло взволновать страсти толпы, если б двое людей, в которых Лоу узнал ирландцев, не схватили женщину и не оттащили её прочь. Воспользовавшись этим вмешательством, Лоу, ни на минуту не потерявший самообладания, выпрыгнул из кареты и, смотря на разгневанную толпу, с презрением крикнул:

— Назад! Прочь, канальи!

Его взгляд и гордая осанка оказали своё действие: ближайшие из недовольных попятились, а двое ирландцев вернулись и стали рядом, чтобы защищать министра от нападения. Бросив благодарный взгляд на преданных друзей, Лоу снова сел в карету, дверцы которой закрыл Терри. Через минуту он благополучно въехал в ворота Пале-Рояля.

На обратном пути пустая карета была опять остановлена чернью. Кучер Андре имел неосторожность подражать поведению своего господина и крикнул на толпу: «Прочь, канальи!» Эти слова не достигли прежнего успеха. Как только он произнёс их, его сбросили с козел, и сотня людей яростно набросилась на него: его вынесли полумёртвым. Карета была сломана.

В то же самое утро заседание парламента собралось для обсуждения только что происшедших важных событий. Во время прений председатель Мэм, который сейчас только получил известие о разрушении кареты Лоу, воскликнул:

«Messieurs, messieurs, bonne nouvelle!

La carosse de Law estreduit en cannelie» [121] «Господа, господа, добрая весть! Карета Лоу разнесена в щепки!» .

Эта новость была принята рукоплесканиями всего собрания. И кто-то спросил:

— Лоу также разорван на части?

— К сожалению, не могу дать вам удовлетворительного ответа! — воскликнул председатель.

— Ну, так издадим указ о взятии его под стражу! — раздалось несколько голосов.

Войдя в Пале-Рояль, Лоу нашёл переднюю и галерею занятыми солдатами. В кабинете регента собрались герцоги Бурбон, Антен и Ла-Форс, Дюбуа, Аржансон. События утра сильно взволновали регента, тревога, сначала обнаруженная им, теперь сменилась гневом. Дюбуа и Аржансон нисколько не старались успокоить его, но, наоборот, усиливали раздражение своими замечаниями. Принц ходил взад и вперёд по комнате, но когда вошёл Лоу, набросился на него, и голосом, хриплым от душившей его страсти, воскликнул:

— А, предатель, мерзавец! Знаете ли, что вы наделали? Вы — причина смерти двадцати человек, вы посеяли мятеж и недовольство во всём Париже. Сам король в опасности. Вы поставили нас всех в опасное положение. Народ требует вашей головы, и у меня нет оснований отказать ему в справедливой мести.

— Выдайте меня им, если считаете это справедливым, монсеньор! Дайте приказ немедленно казнить меня, если вам это угодно, но не обвиняйте меня в тех преступлениях, которых я не совершал. Я вовсе не виноват в тех бедствиях, которые только что произошли и о которых я глубоко сожалею. Напротив, если бы моему совету вняли, если бы роковой указ, которому я противился всеми силами, не был издан, этого ужасного несчастия не произошло. Истинным виновником беды является Аржансон — ваш гнев должен обратиться на него, а не на меня. Его страстным желанием было разрушить Систему: он достиг своего. Но выполняя своё преступное и мстительное решение, он подверг опасности благоденствие Вашего Высочества и чуть не вызвал революцию.

— Господин Лоу прав, — сказал герцог Бурбон. — Народное волнение вызвано этим пагубным указом. Если кого следует посадить в Бастилию, если кого следует казнить, то Аржансона. Я сам потерпел от этих позорных козней.

— Я не хочу оставлять вас, монсеньор, в таких опасных обстоятельствах, — сказал Лоу. — Но я не могу заседать в одном совете с Аржансоном. Или он, или я должен уйти.

— Вашему Высочеству не приходится сомневаться ни на минуту в выборе, — заметил Дюбуа.