Петр Еремеев - Ярем Господень

Русичи — оратаи, ремесленники, купцы и воины создали свой обособленный, свой дивный мир, о котором в XIII веке сказалось во всеуслышание: «О светло светлая и украсно украшенная земля русская». Несмотря на все тяжкие повороты своей истории, русский человек всегда следовал велениям своей православной души, которую заботливо формовала святая Церковь Христова. В сознании русских православие принимается как чистая жизнь во Христе. В этом виделся идеал Святой Руси.

XVII век… Под началом своих духовных пастырей — это яркое время стремления большинства простого народа выстроить своё обитание на высоких основах святости православия.

Претерпев в начале века страшное бремя Смуты, вдоволь познав голод, телесные немочи, ужасы междоусобных браней, иноземного разбоя, насилия и наконец церковного раскола, многие из соотичей в городах и сёлах ожидали суровой Божьей кары за личные и мирские грехи тяжкие. Более того, ожидали кончины мира, которая, по предположениям фанатичных книжников, совпадала с 1666 годом. [10] 666 — согласно Апокалипсису — имя зверя, означает антихриста.

Всё это создавало особо тревожное напряжение в народе. В вере, в церкви духовно окормляющей, в нравственных исканиях люди хотели обречь спасение. И потому уход в монашество почитался — монашество виделось ангельским житием, приуготовлением к переходу к райской жизни после земной юдоли.

В этот XVII век в России быстро умножалось число церквей и монастырей. Если большая часть духовенства пополнялась из народных низов, то в монашество шли и дворяне, бояре, князья. Рост числа церквей и монашеских обителей хорошо виден и на примере Арзамасского уезда. За сто с небольшим лет со дня основания Арзамаса в городе и за его чертой насчитывалось 186 храмов и восемь монастырей.

… Уже прихватывало, подмораживало землю в октябре. Почернели леса за Тёшей, сумрачные поля ждали снежных покровов, на пажити с поздней отавой сиротливо стояли кой-где ещё не вывезенные стожки побуревшего сена.

Всё реже оказывало себя прощальное осеннее тепло. Далёко по утрам давали знать о себе соседние абрамовские мужики — бондари. Эвонде на дороге, почти и не видимы, а кади, бочата, что везут в Арзамас, гремят на всю округу. Торопитесь, не мешкайте люди, вот-вот рубка капусты — на посуду у многих спрос.

Родитель сидел в передке телеги, не торопил Гнедка и по обыкновению молчал. А и хорошо: подъезжали к Выездной слободе и охотно смотрелось по сторонам.

За церковью Смоленской Божией Матери Арзамас открылся широко, вольно. На высоком гребне горы, что поднялась над тихоструйной Тёшей, бросилось в глаза чёрное дубовое опоясье крепости с тремя западными башнями. Над ровной линией крепостной стены весело выглядывала маковка соборного храма во имя Воскресения Христова — дубовая клеть, верх шатром, паперти на стрелах…

Проехали насыпь, деревянный мост через речку и стали подниматься по взвозу к срединной Настасьинской башне, коя, по преданию, была названа так при закладке крепости самим Иоанном Грозным летом 1552 года, когда он шёл воевать Казань. Знать, крепко любил свою супругу Анастасию Романовну молодой царь, знать, частенько вспоминал её имечко в долгой разлуке…

Над башней — православный крест, в нише башни — тёмный лик иконы. Перекрестились.

Фёдор Степанович кивнул знакомым седоусым воротникам, и Гнедко легко вынес телегу на главную Арзамасскую площадь. Слева встала лёгкая высь соборного храма, справа, в среднем Малом остроге, стояли две церкви Николаевского женского монастыря, а напротив его, в каких-нибудь двадцати-тридцати саженях к востоку дремотными окнами гляделась маленькая церковка Введенской мужской обители.

Очередные хозяйские заботы увели родителя к купцу Масленкову, а Иваша привязал Гнедка к длинной площадной коновязи и пошагал к Спасскому через восточные Кузнечные ворота.

По отлогому склону спустился в овраг с узенькой речкой Сорокой. Тут, на затоптанной крохотной полянке, остановился — на взъеме другого берега оврага поднималась большая Благовещенская церковь, а уж за нею, на холме и белел каменный пятиглавый Спасский собор Спасо-Преображенского мужского монастыря. Некогда возведение его на возвышенном месте, конечно, приличествовало воспоминанию монахов о Преображении Господня на Фаворе, во имя которого и был посвящён храм.

Спасский уже начал обноситься каменною зубчатою оградой, за которой высилась красивая белокаменная шатровая колокольня.

В покои игумена проводил молодой послушник.

Афанасий вышел в простенькой рясе, благословил, протянул худенькую руку для лобызания и вернулся в своему столу, покрытому тяжёлой тёмной тканью, которая спускалась почти до самого пола.

— Что так заробел? — игумен заговорил почти ласково, не по возрасту молодые глаза его весело сияли. — Садись и не таись! Знаю, по слову родителя, грамоту разумеешь, прислуживаешь в церкви. Верно ли, что метишь принять ангельский чин?

— Так, святой отче.

Афанасий потёр свои маленькие руки, воззрился на Ивашу с открытым торжеством. Горденек ликом вьюноша, сейчас его и осадить…

— Нут-ка, для размину памяти твоя, поспрошаю. Как сказано о Святой Троице в священном писании?

Иваша вспомнил — дядюшка Михаил давненько просил затвердить.

— Апостол Матфей, глава двадцать восьмая, стих девятнадцатый: «Шедше убо научите все языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа». Еще от Иоанна — глава пятая стих седьмый: «Три суть свидетельствующи на небеси, Отец, Слово и Святой Дух, и Сии триедино суть».

— Ну-ну… — крякнул от удивления игумен. — А что есть таинство церковное?

— Священное действо есть, когда на человека обращается благодать или спасительная сила Божия.

— Ладно! Сколько таинств у нашей матери-церкви?

— Седьм! Суть: крещение, миропомазание, причащение, покаяние, священство, брак, елеосвящение.

— Быстр ты разумом! — умилялся Афанасий. — Вспомни-ка, что сказано у святова Иоанна о молитве?

— Глава четырнадцатая, стих тринадцатый: «Еще аще что просите, сказал Христос, от Отца Моего во имя Мое, то сотворю да прославится Отец в Сыне».

— А чево нет в «Часослове»?

Иваша удивился легкости вопрошения.

— В «Часослове» — вседневные службы, окромя литургии.

— Ну и что касаемо самой службы… На вечерне после первого возгласа священника перед престолом, что поет хор?

— Хор-то у нас в Красном тово, не архирейский…

— Да уж вестимо! — коротко хихикнул игумен.

— А поёт хор псалом о сотворении мира, прославляем премудрость Божию: «Благослови душе моя, Господи! Благослови еси, Господи! Господи, Боже мой, возвеличился еси зело, все премудростию сотворил еси. Дивна дела Твои Господи! Слава Ти, Господи, сотворившему вся!»