Петр Еремеев - Ярем Господень

Давно знаком с творчеством талантливого прозаика из Арзамаса Петра Еремеева.

Тема, выбранная писателем, — первые годы существования почитаемого и в наши дни богохранимого центра православия Саровской пустыни — заслуживает самой сердечной поддержки.

Повествование «Ярем Господень» — это и трудная судьба основателя обители иеросхимонаха Иоанна, что родился в селе Красном Арзамасского уезда. Книга, написанная прекрасным русским языком, на какой теперь не очень-то щедра наша словесность, найдет, не сомневаюсь, благодарного читателя. Кроме тщательно выписанной и раскрытой личности подвижника церкви, перед читателем проходят императорствующие персоны, деятели в истории православия и раскола, отечественной истории, известные лица арзамасского прошлого конца XVII — первой половины XVIII века.

Книга несет в себе энергию добра, издание ее праведно и честно послужит великому делу духовного возрождения Отечества.

Ю. Адрианов, председатель Нижегородского фонда культуры.

Праведник во веки Живет

Иваша ждал Улиньку. Ждал, чтобы заглянуть в густую синеву её глаз, своими глазами ещё раз спросить о главном, о носимом в себе.

Катенька — сестрица младшая, припала к проталинке в обледеневшем кутнем окошке и в ладошки захлопала, весело закричала:

— Иду-у-ут!

Жёстко заскрипели стылые железные петли калитки, дробно застучали в сенях мёрзлые сапоги, распахнулась низкая дверь в избу, и с высокими завертями резвого морозного воздуха ввалились девки в крытых и нагольных шубейках, в ярких платках набойчатых.

Встали полукружьем, коротко помешкали, пошептались. Заводила — та, что вперед выступила, зачастила высоким, чуть простуженным голосом:

— Дозволь, молодой боярин, коляду пропеть, таусень покликать.

Иваша русой головой тряхнул, руками в поклоне развёл.

— Радуйте!

Девки дружно, весело запели:

Кончили девки петь, низко кланялись с выбросом рук, кликать начали:

— Сытости дому!

— Дождя на поле!

— Лад в семье!

— Коровок во двор!

— Будь в работе спор!

… Летели из лёгкой берестяной кошёлки на Ивашу, на скоблёный пол частые золотые брызги овса.

Колядницы смеялись, а Иваша с поклоном раздавал им лесные орешки и загодя купленные в Арзамасе медовые пряники. Особо качнулся перед Улинькой, поймал взгляд её горячих любящих глаз и возрадовался: вот и ответ жданный!

В этой своей радости почти не углядел, как девки с весёлым гомоном опять напустили в избу ядрёного зимнего морозца, как хлопнули тяжёлой замокшей дверью.

Часом или двумя позже приехал из-за Тёши-речки родитель, позвал отмётывать сено.

Троерогими деревянными вилами ворочал один Иваша — отец сидел на деревянном чураке, искоса поглядывал на сына, выросло чадо, во всём наметился статный парнина.

Иваша собрал остатки сена с саней, поставил в конюшне вилы, и тут Фёдор Степанович поманил его.

— Ходи сюда, садись.

Сын, отряхивая с шапки и плеч короткого рыжего чапана сенную труху, присел на край питьевой колоды для скота, смущенно зарделся лицом: знал, догадывался — станет увещевать родитель. Сходил он в дом, а там уж Катенька, эта сорока-белобока, скоро настрекотала о приходе колядниц.

Родитель оминал свою заиндевелую светлую бороду, нарочито хмурился. Начал выговаривать:

— Али тебе не ведом царёв указ?! На моих памятях Алексей Михайлович строго-настрого осудил кликать колядниц и усень, запрет наложил на скоморошество, игрища непотребные, дал в городы и уезды наказ крепкий, чтоб впредь никакова бесчинства, что супротивно христианскому закону. За все эти неистовства быть от царей в великой опале и наказании…

Никакой особой строгости в голосе отца Иваша не слышал и потому отговаривался едва ли не со смешком.

— Не успел упредить девок, за книгой сидел…

— Ульяна их привела — догадываюсь, — теплел глазами Фёдор Степанович. — Добра девка подниматся, слышно, и благонравна. Такую бы залучить в дом — ле-естно!

Иваша открыто заулыбался, хотел своё сказать, но родитель осадил, покрепчал в голосе:

— Ты, паря, возьми всё же в толк, не будь простоумком. А как на мою старую голову падёт та опала, как донесут в Арзамас соборному протопопу. И чево после ждати мне, церковному чтецу, [2] Чтец — член церковного причта. Кроме чтения из богослужебных книг, до 1869 года должен был следить за чистотой в храме. за ослушание твоё? Скажут: не отвращал отрока, попустил бесовскому…

— Да у нас в Красном вроде изветчиков нет, — пытался оправдаться Иваша. — А и сбегает в Арзамас какой подслушник — дядюшка нам крепкой заступой!

— Эт-то ладно, что Михаил у нас священствует, что в согласии он с протопопом и с игуменом Спасского. Всё ж в последний раз упреждаю. А то не посмотрю… косицу надеру!

… Из двора Поповых, от конюшни, хорошо виделась лёгкая шатровая церковь Рождества Христова. На тёмном от летних загаров срубе её вспыхивали сейчас белые крылья голубей, неподалёку в белейшей пышности высокого сугроба стояла в тихой зимней дрёме старая ветла, густо облитая сверкающим серебром инея. Блестели на солнце чистые снега и на низких крышах мужицких изб, кое-где из снежных шапок дразняще проглядывало литое золото обдутой ветром соломы.

— Пошли, пощипыват! — Фёдор Степанович потёр ладонями покрасневший нос, стряхнул с усов и бороды намерзшие сосульки и встал.

— Матушка пирогов морковных напекла, — поддразнил родителя Иваша.

— Пироги — дороги-и! — едва не пропел старший Попов и пошагал к крыльцу.

А Иваша ещё малость постоял у прясла, радуясь этому яркому деньку, радуясь тому, что так славно у него на душе: Улинька-то всё, всё глазами ему сказала. Ах, ластовица милая!