Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

Когда они вышли за ворота дома, стояла тихая ночь, огромная, полная луна висела над самым кипарисом, освещая темный, мрачный город, где-то вдали слышались неясные крики, топот коней; зарева пожаров озаряли небо. Группа всадников проскакала мимо них, по соседней улице, и скрылась в темноте. Саид сделал знак следовать за ним, они двинулись, ведя лошадей за повод, ехать верхом было невозможно, лошади несли на себе нелегкую поклажу: воду в кожаных бурдюках, еду, состоящую из сушеных фиников, орехов и лепешек, овес для лошадей, и еще небольшой шатер, в котором свободно могли устроиться на ночлег и укрыться от непогоды три человека. Путь предстоял долгим, и возможность пополнить запасы еды и питья представится им не скоро.

Двигаясь по темным, освещаемых лишь луной да заревами пожаров, улицам, они вышли на окраину города, на широкую дорогу, ведущую к Нилу. Только к вечеру следующего дня достигли они его берега, у самой реки стоял низкий, покрытый камышом домик паромщика. Сам паромщик, седой темнокожий, крепкого телосложения мужчина, встретил нежданных гостей настороженно, вооруженные люди, явно не похожие на торговцев, желающих переправиться через реку, в столь тревожное время ничего хорошего не сулят. Саид молча протянул ему записку.

По мере того, как паромщик читал ее, тревога на его лице сменялась умиротворением. Он пригласил путников к парому, который представлял собой плот с четырьмя деревянными стойками по углам, через каждую пару стоек, перпендикулярно реке были продеты две веревки, соединяющие берега. Одна веревка служила для удержания плота от разворота при движении, вторая с закрепленным на ней деревянным рычагом служила для перемещения парома.

Паромщик, защемив веревку рычагом, потянул его, навалившись всем телом, паром нехотя двинулся, отделившись от причала, затем движение его стало быстрее, и паромщик уже не тратил значительных усилий, слегка подталкивая рычагом плывущий по инерции паром. После того, как они достигли противоположного берега, паромщик вывел путников на караванную тропу, объяснил, как нужно идти, чтобы не сбиться с дороги, пожелал им счастливого пути и вернулся обратно, не взяв платы за свою работу.

Мальчик Саид, который привел Гаральда к парому и передал паромщику записку, выполнив свою работу, ушел, но направился он не в дом Джафара, а на окраину города, где жил еврей-скупщик, по имени Бер Гаран, скупавший не только золотые и серебряные украшения, но и сведения о событиях, происходивших, как в окрестностях города, так и за его пределами. Сообщив Бер Гарану, что суфий Аль Фарад передал художнику шкатулку, в которой, по его разумению, находился некий важный документ, он получил от еврея несколько мелких монет и отправился в дом, где проживал в качестве раба. Продавая сведения еврею о том, что делается в доме Джафара, Саид надеялся скопить немного денег, чтобы купить себе свободу, не понимая, что уже продал себя, став информатором той могущественной структуры, о которой никакого представления не имел.

Бен Гуран отослал одного гонца с сообщением к погонщику мулов, Мусе, другого в порт, на корабль, который должен был отправиться в Кесарию.

Солнце уже клонилось к закату, Гаральд, Жак и Жульен разбили лагерь для ночевки не дожидаясь наступления темноты. Ужин был очень скромным, пришлось довольствоваться тем, что дарила им благодатная природа дельты Нила, то, что они взяли с собой, еще пригодится там, в пустыне, нужно будет еще кормить лошадей, лошадь — не верблюд, она каждый день требует пищи и воды, запасы которых везет на себе. Несмотря на то, что бежать пришлось неожиданно, без подготовки, Гаральд отметил, что, по-видимому, Аль-Фарад предусмотрел вариант неожиданного побега, и заранее подготовил все, что может пригодиться в долгом переходе через пустыню.

Хотя день был трудным, полным напряжения всех душевных и физических сил, до отчаяния, до истощения, уснуть Гаральд никак не мог. Шатер наполняло тихое сопение Жульена, к которому вскоре присоединился могучий храп Жака, но к Гаральду сон не шел, он лежал неподвижно, на спине, глядя в купол шатра. Подъем сыграли с первыми лучами солнца, быстро свернули шатер, погрузили поклажу на лошадей, и снова двинулись в путь. Пока он пролегал по дельте Нила, покрытой травами, кустарником тамариска, отдельно растущими пальмами и смоковницами, придерживаться дороги не составляло труда, вытоптанная многими караванами, широкая тропа петляла среди многочисленных озер, приходилось вброд преодолевать рукава, на которые разбежался великий Нил перед тем, как отдать свои воды Средиземному морю. Благодатная природа дарила путникам еду и питье.

Но через несколько дней пути зеленый ковер стал блекнуть, растительность начала редеть, и вот перед странниками возникло желтое, выцветшее море песка, над которым пылало раскаленное солнце, желто-красные скалы виднелись вдали, поражая и ужасая своим мертвым величием. Здесь тропа теряла свои четкие очертания, ветер и песок заметали ее, и дорога угадывалась лишь по положению солнца, да по очертаниям гор, и потерять ее, значит не дойти до того оазиса, где можно было бы пополнить запасы еды и питья, и тогда оставалось только одно — умереть.

Когда небольшой отряд путников добрался до гор Синайского полуострова, дальнейший их путь пролегал по каменистым руслам давно пересохших рек, они пролегали по мертвым долинам, где вместо буйной растительности плодородных пойм только камни да пески украшали эти унылые места. Днем стояла невыносимая палящая жара, а ночью путников донимал холод, спасением от которого был лишь небольшой шатер, да одно на всех одеяло из верблюжьей шерсти. Запасы еды и питья подходили к концу, но если они не сбились с пути, то, через три дня, по расчетам Гаральда, они должны были выйти к колодцу, к оазису, где можно было отдохнуть и пополнить запасы пищи и воды. Но прошло уже три, четыре, пять дней, а оазиса не было. Гаральд понял, что случилось самое страшное из того, что могло случиться — они заблудились, затерялись в этих бескрайних песках, где некому придти на помощь.

Первыми остановились лошади, они опустились на песок, отказываясь двигаться дальше. Жак снял с последней лошади кожаный бурдюк с остатками воды и напоил лошадей.

— Все, — сказал он, — воды больше нет.

Никто не возражал, чтобы последние капли воды он отдал этим бедным, измученным животным, верно служившим им на всем протяжении пути. Гаральд молчал, он мучительно думал, где они могли потерять тропу? Паромщик сказал им: «Когда достигните гор, идите по руслам высохших рек, из всех дорог выбирайте ту, что лежит левее». Гаральд так и поступал, но где он мог ошибиться? Ответа на свой вопрос он не находил, да и ответ этот не имел значения, поскольку уже ничего нельзя было изменить.