Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

Стало совсем темно. Недалеко от княжеского сельца, где проживал Молчан, лесная дорога сузилась, спускаясь в сырой, разбитый колёсами телег и копытами лошадей неглубокий овраг. Вязкая глина комьями наматывалась на колёса. Молчан натянул вожжи, придерживая лошадь. Вдруг кобыла громко заржала и шарахнулась. Воз накренился. К нему метнулось несколько теней, ночную тишину вспорол резкий заполошный крик: «Стой!». Здоровенный мужик схватил под уздцы лошадь. «Тати!» — успел подумать Молчан и спрыгнул с воза. Сжав кулаки, кинулся на разбойников, но чем-то тяжёлым ударили по голове. Обмякнув и потеряв сознание, он упал.

— Ловко, ты его, Вяхирь, — одобрительно прогудел Кормилец, сдерживавший испуганную лошадь, — обыщи, не мешкай, и уносим ноги!

Вяхирь дрожащими руками снял с валявшегося в грязи беспамятного Молчана душегрейку и пояс. Торопливо завалившись на воз, настёгивая кнутом обезумевшую лошадь, грабители помчались в ночь.

Очнулся Молчан от моросившего холодного дождика. Болела голова и знобило. Еле поднявшись, чертыхаясь в душе, что так глупо влип в передрягу, постанывая и опираясь на подобранную палку, побрёл в село. Уже светало, когда он постучался в дверь родного дома. Увидев полураздетого, в кровоподтеках и ссадинах мужа, Рада, всплеснув руками и, схватившись за сердце, только и промолвила:

— Ох, Господи! А что с Андреем?

— Не волнуйся, с ним всё ладно!

— Да что же с тобой случилось?

Молчан, морщась от боли, скупо поведал о событиях долгого летнего дня, когда покинул родной порог с Андреем.

— Вот и привёз тебе гостинцы…

— Татям впрок они не пойдут! Слава богу, хоть до смерти не забили! — со вздохом ответила Рада.

Растопив печь и нагрев в корчаге воду, слила её в корыто, осторожно омыла распухшее лицо и тело мужа. Помогла ему переодеться в чистое бельё и бережно уложила спать. А когда, постанывая и скрежеща зубами, Молчан уснул, прикорнула рядом, тихо и горестно промолвив:

— Недаром говорится: «В один день две радости не живут».

В начале двенадцатого столетия Черниговское княжество было самым обширным и занимало земли многих областей современной России (Владимирской, Калужской, Московской, Тульской, некоторых других) и Беларуси. Подобно лезвию копья вытянулось оно в северо-восточном направлении, от исконно руських сиверских земель вглубь земли вятичей, вплотную подступая к новому имению князя Юрия Долгорукого — Москве. [70]

Половецкие набеги, непрестанно терзавшие Южную Русь, вынуждали население уходить на север. Здесь, в некогда малообжитом и труднодоступном междуречье Десны и Оки появились богатые княжеские и боярские имения. Постепенно сюда перемещался центр экономической жизни. На колонизованных землях русичи обратили обитавшие здесь финно-угорские племена в православную веру. Привнесли в общение с ними свой язык и свод руських законов. И стали называть этот край, как и свою родину, Русью.

С годами из состава Черниговского княжества выделилась Муромо-Рязанская земля (1127) с центром в Муроме. Немногим позже обособилось Рязанское княжество, однако на протяжении всей своей истории сохраняло тесные связи с Черниговом. Не в последнюю очередь благодаря крепким родственным узам черниговских и рязанских княжих дворов. Разделилась и Черниговская епархия. На её огромной территории образовались и стали самостоятельными Рязанская (1118) и Смоленская (1137) епархии. А почти через столетие обособилась Владимирская (1214).

Черниговские князья играли выдающуюся роль в истории древнеруського государства. Честолюбивые Святославовичи активно вмешивались в общеруськие дела и нередко претендовали на власть в Киеве.

Первым «ударил копьём» в киевские Золотые ворота (1139) энергичный князь Всеволод. [71]Его бурная деятельность вызвала недовольство Мономашичей (потомков Владимира Мономаха). Даже родные братья, Святослав [72]и Игорь, почувствовали себя обиженными и потребовали свою долю в Черниговской земле. Но враждебное окружение не смутило князя. Неутомимый и деятельный, он сумел объединить большинство руських земель. Мономашичи, скрепя сердце, вынуждены были признать старшинство Всеволода Ольговича на Руси. Семь лет провёл воинственный князь в Киеве. Предчувствуя скорую кончину, он завещал власть своему брату Игорю. Но киевское княженье Игоря оказалось недолгим и трагичным. [73]

За тридцать лет в столице Руси сменилось немало князей. Сюда рвался Юрий Долгорукий, стремились Ростислав Смоленский, [74]Изяслав Черниговский, [75]Мстислав Волынский [76]и другие, менее значительные князья. Они ратничали, а Южная Русь скудела богатством и людьми. Значение Киева как политического и экономического центра неуклонно падало. Политическая жизнь тяготела к новым, бурно развивающимся центрам ремесла и торговли: Владимиру на северо-востоке и Галичу на западе Руси. Но в сознании народа древняя столица продолжала оставаться законодателем культурных и духовных традиций руського общества.

В году 1169 Киев захватил владимиро-суздальский князь Андрей Боголюбский, [77]внук Владимира Мономаха. В сговоре с другими руськими князьями и половцами он подверг его опустошению. Одной из причин такой жестокости стала казнь в Киеве владимирского епископа Феодора. [78]

Русь сокрушалась неурядицами. Княжеская ненависть густо растекалась по городам и весям. Народ скорбел. Камню легче было всплыть на реке, чем примирить власть имущих. Борьба за власть помутила рассудок князей. Про таких на Руси с горечью говорили: «Безумных не сеют, не пашут, в житницу не собирают — сами рождаются».

В тяжкую годину в Киеве правили черниговский князь Святослав Всеволодович [79]и Рюрик Ростиславович. [80]Дуумвират Ольговичей и Мономашичей оказался жизнестойким. Они повели решительную борьбу с кочевниками. Объединённый поход руських дружин (1184) в степь закончился убедительной победой. В плен попало семь тысяч половцев вместе с ханом Кобяком. «И пал Кобяк в городе Киеве, в гриднице Святославовой». [81]Русичи ликовали, но скоро радостное настроение сменилось всеобщим унынием.

Зависть к успеху двоюродного брата ослепила разум новгород-северскому князю Игорю Святославовичу. [82]Решил он «поискать Тмутаракани града», давно уже утерянного руського княжества. Но надежда на лёгкую добычу оказалась призрачной. Дружины Игоря и его брата курского князя Буй Тур Всеволода потерпели тяжёлое поражение на берегах неведомой степной реки Каялы (от глагола «каяться» — «жалеть», «печалиться»). Князь Игорь попал в плен. Вместе с ним испили горькую чашу бесчестья сын Владимир, брат Всеволод и племянник Святослав Рыльский. Никогда прежде руськие князья не испытывали такого позора! «И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов от напастей». [83]Хищниками растеклись половецкие орды по Руськой земле. Степняки сжигали города и погосты, а жителей убивали и угоняли в рабство.