Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

Невосполнимые людские потери подорвали хозяйственную жизнь в Руськой земле. Экономический упадок тесно переплетался с нестабильной политической ситуацией вокруг Киева. Маховик междоусобной борьбы продолжал раскручиваться, подминая под себя всё новые и новые жертвы. Старейшие руськие князья пали на поле «руськой печали». Старшим среди рода Ольговичей стал Михаил Всеволодович Черниговский. После погибшего на Калке своего дяди Мстислава Святославовича, [89]он занял черниговский стол. И развил бурную политическую деятельность, сопряжённую с неустанным звоном мечей за первенство на Руси.

Прошло уже много лет, как Андрей попал в обучение к Людоте. Кузнец очень привязался к усердному и любознательному питомцу. Жена не подарила ему сына, а так хотелось передать по наследству секреты своего мастерства. Отец богат сыновьями, а славен дочерьми, говорит руськая пословица. Но им с женой такого большого счастья не судилось. Только поздняя дочь Агафия, ровесница и соименница сестры князя Михаила Черниговского, скрасила им жизнь. И вот теперь нежданно у Людоты появился добрый помощник, ставший ему родным.

Когда к Андрею приезжали родители, Людота с радостью их привечал и говорил, что воспитали хорошего сына. Хвалился, что выковал из своего помощника искусного коваля. Сработанные Андреем мечи дорого ценились черниговскими князьями. Не раз они просили его выковать хороший клинок, который не стыдно было бы преподнести в дар знатным гостям.

В повседневных трудах и заботах незаметно Андрей возмужал. Людота с удивлением вдруг заметил, что парубок стал видным женихом. Лучшего для своей красавицы-дочери и не сыскать. Добрая девушка, когда узнала о решении отца, только обрадовалась и лишь всплакнула, что мать уже никогда не узнает о её счастье. Вот уже несколько лет, как она оставила их после тяжёлой болезни. Андрей и Агафия были погодками, вместе росли-взрослели, часто их можно было видеть вдвоём в те редкие минуты, когда Андрей не пропадал в кузне. Бывало, они по-детски баловали, а потом с невинным видом стояли перед отчитывающим их кузнецом. Но чаще можно было застать их за совместной работой. А седмицу — седьмой день после шестидневных забот, они проводили в церкви, где усердно молились, искренне благодарили Бога за ниспосланную им любовь.

На свадьбе присутствовал князь Михаил Всеволодович и щедро одарил новобрачных — пожаловал им по куньей шубе. Он пожелал Андрею и Агафии долгой счастливой жизни и большой семьи. Три дня в доме Людоты шумела весёлая свадьба. Много было гостей и много было выпито хмельного мёда, но ещё больше было сказано здравиц и преподнесено подарков счастливым молодожёнам.

Немало сменилось лет и зим, Людота состарился, его место занял Андрей. Теперь к нему шли в обучение подростки. В семье тоже всё ладилось. Агафия родила ему двоих сыновей. Отец шутил, что старший сын Михаил, названный так из почтения к князю, должен стать воином. Алексей же пойдёт по его стопам. Но жизнь распорядилась по-иному. Когда сыновья подросли, их богатырскую стать заметил Михаил Всеволодович и взял в свою дружину.

Михаил с Алексеем сопровождали князя в его беспокойной, полной ратных тревог, жизни. Именно они прикрывали князя на Калке, когда руськое войско дрогнуло и побежало. Михаил Всеволодович с Алексеем сумели уйти. А вот Михаил, обороняя князя от татарской стрелы, остался в ковыльной степи на берегу злой речки Калки. Узнав о гибели сына, так и не успевшего обзавестись семьёй, опечалились Андрей и Агафия. Но тогда горе в Чернигове было всеобщим. С Калки не вернулся черниговский князь Мстислав Святославович со своим старшим сыном и многие его дружинники. В то время в черниговских церквях стояло необычное сияние от множества зажжённых свечей, рыдания оглашали церковные своды.

А в скором времени занемог Людота. Предчувствуя скорую кончину, он позвал дочь и зятя.

— Дети мои, подойдите ближе, — Агафия и Андрей склонились над стариком. — Простите меня, если бывал с вами строг и часто гневался. Хотелось, чтобы выросли вы не бездельниками и жили по совести. Чтобы в вашем доме всегда был честный достаток. Я же своё отвековал. За прожитую жизнь мне не совестно. Обо мне не убивайтесь, помолитесь за мою грешную душу.

Андрей с жалостью посмотрел на Людоту. Неужели вот эта высохшая рука, играючи, размахивала пудовым молотом, высекая из железа огненные снопы? А теперь безвольно свисла с полатей. Он бережно взял руку коваля и положил на грудь поверх одеяла.

— Нас прости, если когда гневили тебя. Не по умыслу, а по незрелости лет своих. Мы с Агафией благодарны тебе, что болел за нас сердцем и вывел в люди.

Людота попытался улыбнуться и с трудом вымолвил:

— Береги, Андрюша, мою дочь и свою жену. У неё кроме тебя и Алексея больше никого нет. Живите счастливо. В ладе с людьми и Богом.

Агафия, прижав платок к глазам, молвила, что пока отец в сознании, нужно позвать священника. Батюшка исповедал и причастил Людоту. Кузнец ушёл из жизни мирно. В своём доме, в окружении близких людей. Дочь закрыла ему глаза.

В Детинце рядом с княжим двором находился сад. За ним следили трудники — так называли наёмных работников. Жили они при Борисоглебском монастыре и следили за монастырским хозяйством. А за свою работу получали одежду и пропитание. Благодаря их заботе, сад был ухожен и неплохо родил. Монастырская кухня впрок запасалась сушёными фруктами. Просяная каша и компот из сухофруктов, подслащенный мёдом собственной пасеки, позволяли монашеской братии сохранять силы в долгие дни строгих постов: Рождественского и Великого, предшествовавшего Пасхе.

Ходила молва, что монахи знают особую молитву, потому выращенные у них фрукты всегда слаще мирских. А кто вкусит монастырское яблоко, того обходят болезни и прибавляется сила. Слухи эти не давали покоя местным озорникам. Проделав в ограде щель, они тайком лазили в сад. Случалось, их замечал сторож, тогда сорванцы опрометью бежали прочь. А потом, надкусывая ещё зелёный плод, взахлёб рассказывали своим приятелям о рискованном приключении.

В праздник Преображенья Господня, о котором народ на Руси весело говорил: «Вот и пришёл Спас, яблочко припас», отрок Ходята вместе с семьёй стоял на литургии в Спасо-Преображенском соборе. Пока родители дожидались, когда священник освятит яблоки, он выскользнул из собора и направился к монастырскому саду. Протиснувшись сквозь щель, мальчишка подбежал к яблоне, склонившей от тяжести свои ветви до самой земли, и быстро стал обрывать созревшие плоды, засовывая их за пазуху. Как вдруг послышался голос: