Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

— Все хотят жить в мире. Вот и ты завёл о нём речь. Только чего же с братом моим Даниилом [96]ратишься? Не по-божески поступаешь!

— Мир стоит до рати, а рать до мира, — ответил князь Михаил. — Мы живём на грешной земле и не всегда наши поступки согласуются с Божьими заповедями. А братец твой уж очень спесив. Алчет немало. Чтобы не подавился.

— Ты тоже не скромник, — уколола княгиня. — Впрочем, время покажет, кто из вас прав.

— Не переживай, всё сладится! — Михаил обнял жену. — Напрасны твои тревоги. Тебе рожать нужно, больше об этом думай! А мне надобно идти.

— Может, останешься? Мне хорошо, когда ты рядом.

— Пора, Олёна, посланцы Новгорода дожидаются.

После обильного угощения новгородские послы, оживлённо переговариваясь и пошатываясь, покинули гридницу. Челядинцы убирали столы, а князь Михаил и боярин Фёдор негромко вели речь о предстоящей свадьбе. Послы предлагали сыграть её осенью, когда затихнет работа в поле и люди вздохнут свободнее. Договорились, что венчание состоится на Покрова, в праздник Пресвятой Богородицы. По уже сложившейся на Руси православной традиции в этот октябрьский день обручённые венчались в церкви. [97]А незамужние девицы просили Божью Матерь, чтобы помогла им выйти замуж: «Пресвятая Богородица, покрой землю снежком, а меня платком!». Князь Михаил, находясь в добром расположении духа, толковал Фёдору:

— Князь Ярослав хочет со мной замириться. И мне этот мир надобен. Помнишь, как новгородцы слезно просили меня на новгородское княжение? [98]Но тогда мне нужно было торопиться в Чернигов. Лишь сказал новгородцам, что их не забуду, как они не забыли моего деда Святослава. [99]Почему нам не дружить землями? Ведь Чернигов и Новгород — это одна большая вотчина Рюриковичей. Одна великая Русь. Вот потому черниговцы и новгородцы должны жить по-братски, одной большой семьёй. Мы должны торговать, а не ссориться. Да вот князь Ярослав не дал сбыться этой моей мечте. Может, сейчас получится?

— Князь, ты помнишь, как тогда в Чернигове зрел заговор? Потому и послал я тебе весть, что обиженные на тебя черниговские бояре решили в твоё отсутствие отдать град курскому князю Олегу Святославовичу. Вовремя тогда ты вернулся, а ссору меж вами уладил киевский митрополит Кирилл. [100]

— Помню, потому благодарен тебе. Ссора меж мной и Олегом уладилась. А вот шурин мой Даниил всё не даёт мне покоя. И рад бы с ним замириться, да не могу, хотя и княгиня за него просит! — князь Михаил зло прищурился и гневно топнул ногой. — Отец мой лишил меня законного княженья в Чернигове. Отдал град Рюрику. А теперь я старший в роду и свою обиду излечу мечом! Докажу, что по праву старшего могу держать Руськую землю. Не уймусь, пока не осяду в Киеве. А князь Даниил поперёк моим замыслам!

— И чего вы злобитесь? — Фёдор осуждающе качнул головой. — Земля-то у нас одна — Руськая. Не лучше ли жить в мире, чтобы строить свою великую державу? А идёт русич на русича, и течёт руськая кровушка, как водица в реке. Своими распрями страну губите. И веру нашу православную. Недруги наши этому только радуются!

Полагаете, что боретесь за свою правду. И утверждаете её мечом. Считаете, что за неё и смерть красна. А люди от вашей правды плачут. И не хотят с ней мириться. Тогда вы их убиваете и сами гибнете на поле брани. Полагаете себя героями. Но быстро героев таких забывают. Потому что бездарно правите и преступно распоряжаетесь жизнью своих людей.

Неудивительно, что народ оскудел верой, в сердцах поселились страх и смятение. Где те вожди, которые поведут за собой и укажут путь истинный — возрождения и созидания в измученной, исстрадавшейся от беспрерывных неурядиц стране. Нет таких вождей! Ты, Михаил, ведёшь свой народ к погибели. Алчность застила тебе свет! Что ты хочешь после себя оставить? Проклятья, несущиеся вслед за твоим гробом? Обвинения, что напрасно лил руськую кровушку и ввёл неправедные поборы на своих подданных на братоубийственную войну? Или светлые воспоминания о сытой, богатой жизни в сильной стране?

Державу свою нужно крепить единством, а не раздирать на мелкие лоскуты из-за своих непомерных амбиций! Если твои подданные мыслят не так, как ты, это не значит, что нужно их убивать. Ладом, а не мечом, решаются все неурядицы. Вот тогда в стране будет порядок, процветание и крепкий мир. И соседние страны будут смотреть на нас с уважением.

Прости, князь, за мою несдержанность. Наболело на сердце. Не серчай. Кто, кроме меня, тебе скажет!? Если нужно, умру за Руськую землю, но только с Христом в душе! Хочу, чтобы смерть моя была не напрасна. Хочу, чтобы вспоминали меня добрым словом и свечку в мою память затеплили в церкви. А не кривились презрительно при упоминании моего имени.

Хорошо, если замиришься с шурином своим Даниилом. А Феодулия? Поступай, как считаешь нужным. Одно истинно, что жизнь наша во власти Божьей!

— Горяча твоя речь, боярин! Но от своих замыслов не отступлю! Понимаю, что делать людям добро это по-божески. Да чтобы себе без беды. И венчание дочери тут впору. Как порешил, так тому и быть! А с шуричем замирюсь, если не будет претендовать на Киев.

— Князь, послушай меня. Слова твои — это гордыня. Не сослужит она тебе хорошую службу.

— Не тревожь мою душу, Фёдор! Намедни княгиня сказала мне то же самое. Как будто вы сговорились. Я старший в роду Рюриковичей, потому свои поступки соизмеряю этой мерой. А княжить в Киеве обязательно буду! Для этого все средства хороши! Кто верует мне, тот служит мне верой и правдой. Если бы не знал твою преданность, мог осерчать. Ступай!

В Десне утекло много воды, прежде чем князю Михаилу Черниговскому удалось вокняжиться в Киеве. Но и тогда вражда со своим шурином Даниилом Галицким и честолюбивым Ярославом Всеволодовичем не затихла. А Северо-Восточную Русь уже опустошили монголы. Кочевники уже сожгли Чернигов и подступили к Киеву.

В Детинце ударил набат. [101]Громкую барабанную дробь услышали во всех концах города. Отставив свои привычные дела, люди заспешили на тревожные звуки. Подол, Предградье и Окольный град вмиг обезлюдели, только холодный октябрьский ветер блуждал по опустевшим улицам.

Через настежь распахнутые Киевские и Любецкие ворота Детинца толпа с пересудами стекалась к кафедральному Спасо-Преображенскому собору, а подойдя, ужаснулась при виде зловещей картины: три отрубленные головы раскачивались на копьях, воткнутых древком в землю. Кровоточили отсечённые шеи, длинные косички теребили порывы ветра, на оскалившихся в звериной улыбке ртах застыла кровавая пена. Остекленевшие раскосые глаза, казалось, бешено уставились на людей.