Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

Они уже подходили к реке, когда их окрикнул дозор, и тогда, рассыпавшись во все стороны, они побежали. Тревожно заржал пришпоренный конь, послышался громкий топот. Звонко прозвенела стрела, один из убегавших, вскрикнув, схватился за грудь и ничком рухнул на землю, а через мгновенье та же участь постигла ещё двоих беглецов. Только Доман сумел увернуться от преследователей, споткнувшись, кувырком скатился по крутояру. Увидев у реки чёлн, проворно стянул его на воду. Вскочив и подхватив лежащее тут же весло, он спешно погрёб к другому берегу.

— Ушёл, веролом! — дозорный тревожно всмотрелся в прибрежную мглу.

— Зато эти не ушли! — отозвался товарищ.

Спешившись, он обошёл лежавших ничком на берегу беглецов и аккуратно выдернул у них из спин стрелы. Переворачивая тела, вглядывался в лица.

— Нет, не знаю. Но позорно приняли смерть свою!

— Да, показали спину! Нынче первая пролилась кровь. А сколько прольётся завтра?!

Доман, отчаянно размахивая веслом, всё тревожно оглядывался, а когда убедился, что его не преследуют, пристал к берегу. Его заметили татарские лазутчики, рыскавшие в эту тревожную ночь вблизи городских стен. Они спешились и встали в тени деревьев, держа под уздцы своих низкорослых коней, ласково что-то шепча и поглаживая их по храпу. [111]А когда Доман выбрался из лодки, молча метнулись к нему. Не дав опомниться, повалили на землю и туго спеленали сыромятными ремнями. Доман пытался что-то сказать, но ему заткнули рот тряпкой. Гортанно рассмеявшись, татары перекинули Домана кулём через круп жеребца, которого водили за собой на длинном поводу. Вскочив и пришпорив коней, помчались в свой лагерь.

Монголо-татарский стан раскинулся на лесистом холме [112]недалеко от города. Отсюда хорошо просматривались прилегающие окрестности. Несмотря на позднее время, лагерь кочевников гудел множеством голосов. Ревели, настойчиво требуя корма, быки, выпряженные из высоких двухколёсных повозок, на которых перевозились лёгкие разборные юрты. Переминались, помахивая хвостами, уставшие за длительный переход неприхотливые монгольские лошади. Рядом суетились в длиннополых кафтанах скуластые с раскосыми глазами женщины. Возле уже собранных войлочных юрт пылали костры. Рыжие языки пламени играли на закопчённых боках больших медных котлов, опоясанных бронзовыми треножниками. Варилось мясо. [113]

Приземистый нукер [114]с лоснящимися косичками за ушами сноровисто доставал из котла дымящиеся жирные куски. Десятник [115]разрезал их на тонкие полосы и остриём ножа раздавал сидящим возле костра. Степняки грязными руками жадно хватали горячие ломти, с хрустом разгрызали кости и высасывали их содержимое. Насытившись, они вытирали сальные руки о пожухлую траву. Появилась женщина с глиняным кувшином в руке и стала разливать в протянутые чаши кумыс. Предварительно сбрызнув из чаш на землю, воины утоляли жажду после сытного ужина.

А под облетевшими осинами, сбившись в гурьбу, дрожал на стылом ветру полон, взятый кочевниками в разграбленных и сожжённых близ Чернигова сёлах. Ноги пленников, охваченные тяжёлыми деревянными колодами, вспухли и кровоточили. Молодая монголка развязала двух полонянок, повела за собой и заставила собирать разбросанные возле костра кости. Наскоро собрав, они отнесли их своим товарищам по несчастью, те похватали и стали жадно обсасывать обглоданные мослы.

Возле большой белой юрты, рядом с которой реяло священное монгольское знамя (пять чёрных хвостов монгольских быков, закреплённых на перекладине, прибитой к высокому бамбуковому шесту), лазутчики спешились и скинули Домана наземь. Пока его развязывали, старший подошёл к стоящему возле юрты охраннику и объяснил суть дела. Тот, понимающе, кивнул головой и, подняв пёстрый ковёр, закрывавший дверной проём, вошёл в юрту.

Посреди округлого большого пространства дымился сложенный из камней очаг. У северной стены на возвышенном месте в шёлковом тёплом халате полулежал на постели, устланной шкурами, хан Менту. [116]Над его головой висела кукла из войлока. Скрестив ноги, полукругом возле него сидели нойоны — знатные монгольские воины. [117]

Взгляд присутствующих обратился на вошедшего. Приложив руку к сердцу, упав на колени, он пополз к хану, а приблизившись, распростёрся перед ним ниц. Хан нетерпеливо взмахнул рукой и недовольно спросил о цели визита. Охранник, поймав и почтительно поцеловав руку, не поднимая лица, сказал, что лазутчики поймали у реки уруса, бежавшего из города, у него есть важные сведения.

— Пытайте шайтана, пусть скажет, что знает! — хан жёстко посмотрел на нойона Елдегу, отвечающего в тумэне за разведку. И опять повелительно взмахнул рукой, давая понять, что разговор окончен. Охранник вновь подобострастно поймал его ладонь, угодливо поцеловал и на коленях попятился к выходу. Следом за ним также подобострастно удалился Елдега.

Перед тем, как допросить, Домана заставили пройти обряд очищения (по поверьям кочевников прошедший такой обряд избавлялся от дурных мыслей по отношению к ним). Между двух кострищ воткнули копья, а между ними натянули верёвку с привязками, на которых покачивались идолы. Он послушно прошёл между огней и под верёвкой, поклонился войлочной, в рост человека, кукле, которая, по понятию кочевников, являла собой лик Чингизхана. После очищения, его привели в юрту к Елдеге.

Доман, раболепно грохнувшись перед ним на колени, выложил всё, что знал о черниговской крепости и слабых местах в её обороне. Рассказал, что многие жители ночью вышли из города, что оборонять его будет в отсутствие Михаила Черниговского новгород-северский князь Мстислав Глебович, свои половцы [118]и оставшиеся в городе жители.

Презрительно выслушав уруса, Елдега приказал накормить его сытно, а когда тот, низко согнувшись, попятился к выходу, подумал: если не лжёт, верным псом будет. Только крепче нужно держать на привязи и кормить впроголодь, чтобы слюни текли. Такого спустишь с цепи, беспощадно порвёт всех, даже своих близких.

В предутреннем полумраке занялся за Стрижнем пожар. Отблески далёкого зарева коснулись крепостных стен Детинца и заплясали на них огненными бликами. Восточный ветер навеял из-за реки стойкий запах гари.

— Никак горит княжеское сельцо Гюричев?! [119]— затревожился Ходята. Неловко задев Светозара древком своего копья, он указал его остриём на густые клубы дыма, поднимавшиеся на горизонте. Они закрыли взошедшее над кромкой дальнего леса светило, которое, казалось, неустанно вспухает и чёрным огромным колесом накатывается на город.